"Может быть, так тяжко плачет твой хозяин-неудачник?!-
Я вскричал на птицу.- Может, он лишился всяких сил
В состязанье с мукой, горем? Потому, растратив пыл,
Он так часто говорил!"
Выпалив всё это залпом, я почувствовал, что стало
Веселее мне. Придвинув кресло ко двери входной
И присев на бархат мягкий, я обдумывал загадки,
Приговаривая тихо: "Я сейчас пойму, постой,
Что ты мне сказать пытался и что делаешь со мной,
Ворон старый и худой!"
Неосознанное чувство вызывали взгляды с бюста,
Опалявшие мне сердце демоническим огнём.
В голове творился хаос, и невольно вспоминались
Вечера и дни с любимой, разделённые вдвоём.
Даже бархат кресла помнит нас – счастливейших – вдвоём.
Никогда уже на нём
Не сидеть ей… И так странно: я вдыхал кадильный ладан, -
Словно некто бестелесный стал в мою обитель вхож,
Словно бы огонь в камине вырвал тени серафима.
"Боже!- я вскричал в волненье.- Ты забвенье мне даёшь!
Бесподобнейший напиток, чтоб забыть Линор, даёшь!
Как же морфий твой хорош!"
Ворон вновь свой клич прокаркал. Я торжествовал: "Оракул!
Я не знаю, чей посланник ты, и пусть сия печать
Не нарушится. Поведай, в мире, где пустынны беды,
Где слепую безнадёжность можно только повстречать,
Обрету ли я забвенье, чтобы сызнова начать?
"Никогда уже",- опять
Ворон мне ответ оставил. "Птица дерзкая иль Дьявол!
Ради бесконечных высей, ради стоптанных могил,
Ради Сил, которым служим, правду выложи наружу -
Суждено ли мне обняться с той, которую любил?
Суждено ль обнять в Эдеме ту, кого я так любил?"
Ворон снова посулил:
"Никогда уже". Из кресла я поднялся. "Интересно!
Пусть же эта фраза станет знаком к расставанью нам.
Прочь! Исчезни с бурей тусклой и из сердца вырви клюв свой.
Ни пера не оставляй здесь. Прочь! Вернись в ночной туман".
Ворон, точно слившись с камнем, верный собственным словам,
"Никогда уже" сказал.
…И с тех пор минуло время, но по-прежнему над дверью
На Паллады бледном бюсте, как на верхнем этаже,
Восседает Ворон скорбно, а каминный свет неровный
От него бросает оттиск на пол – серый зов душе,
За границу этой тени не сбежать моей душе,
Знаю, никогда уже!
(2003)
Это было в час полночный.
Бился я над древней строчкой -
был язык мудреным очень
в пыльной книге вековой…
И задолго до восхода
я услышал стук у входа -
Кто-то в эту непогоду
встретил дом печальный мой.
"Гость, – подумалось лениво -
гость в приют печальный мой.
Только гость – ко мне домой".
Помню ясно я и четко -
стыл декабрь морозом кротким,
Сквозь каминную решетку
темный жар в золе мерцал…
В книгах я искал забвенья,
но не помогало чтенье
Растворить во тьме виденье
девы, чистой как кристалл,
Той Линор, чей бледный призрак
в сонме ангелов витал…
Книги тщетно я листал.
Зашуршавший шелк портьерный -
мрачный, пурпурный, неверный -
Угнетал как запах серный -
ужас в шорохе его.
Чтобы сердце успокоить,
я сказал себе: "Не стоит!
Подойду – и дверь открою.
Ждут ответа моего.
У моих дверей уж долго
ждут ответа моего.
Ждут – и больше ничего".
Овладев собой немного,
я промолвил: "Ради Бога,
Сэр иль леди, вам дорога
здесь легла не для того,
Чтоб хозяева молчали.
Очень тихо вы стучали -
Я в своей ночной печали
не услышал ничего".
Сам словам своим не веря,
наконец, открыл я двери.
У порога моего -
тьма, и нету никого.
Звукам тишины внимая,
я стоял, не понимая,
ЧтО там шепчет ночь немая,
кроме слова одного.
То, что с губ моих слетало,
тьма мне эхом прошептала.
Словно вздох пустого зала
услыхал я от него.
Слышал я: "Линор!…" -
то эхо повторяло мне его.
Эхо – больше ничего.
Дверь прикрыв, вернулся в дом я.
Что услышал в стуке том я?
Но едва захлопнул том я,
громкий стук раздался вновь -
но теперь он громче вдвое!
Я подумал: "Ветер воет…
Ветер окна не откроет".
Кровь в виски – во весь опор…
Вдруг – не ветер? Вдруг за ставней -
моя нежная Линор!?
Ветер – или же… Линор!!?
Прочь засов – и из провала
черного – так ночь зияла -
в дом мой Ворона прислало
древней тайны волшебство.
С благородством паладина
Ворон сел на бюст Афины,
Что над входом в зал каминный
мной поставлен был давно.
Уравняв с собой античность,
Ворон сел ей на чело.
Сел – и больше ничего.
Возмущен его бесстыдством,
я спросил не без ехидства
У иссиня-черной птицы,
начиная долгий спор:
"Сэр, коль вас ко мне примчало
без щита и без забрала
Из плутоновых подвалов,
из подземных мрачных нор,
Не изволите ль припомнить,
как вас звали до сих пор?"
Каркнул Ворон: "Nevermore!"
Неожиданно, державно,
пусть бессмысленно, но явно
Говорил он! Но не грянул
громом этот разговор.
Хоть никто, клянусь вам, ночью
не рассматривал воочью
Это мрака средоточье -
перья черны, клюв остер -
Не встречал, пожалуй, гостя,
с бюста зрящего в упор -
Гостя с кличкой "Nevermore"
Собеседник мой суровый
как живой венец терновый
На челе Богини Слова
отдыхал, потупя взор.
Я сказал тогда: "Похоже,
он исчезнет утром тоже,
Как надежда не тревожит
по утрам меня с тех пор,
Как друзей своих не вижу
я с тех самых давних пор",
И услышал: "Nevermore!"
В этот раз ответ логичен.
Но, как видно, был привычен.
Это просто выкрик птичий,
затвержденный с давних пор.
Чьей-то грустной жизни знаком
Ворон прилетел из мрака,
Где рефреном был, однако,
этот крик – живой укор
Злой судьбе, что над надеждой
заносила свой топор,
Заявляя: "Nevermore!"
Как ни странно, в то мгновенье
ощутил я облегченье
От тягот ночного бденья,
даже – верьте мне – задор!
К бюсту пододвинув кресло,
так, чтоб не было в нем тесно,
Я откинулся, воскреснув,
к вещей птице мысль простер.
Что сказать хотел оракул?
Что мне шлет ночной простор
В хриплом крике "Nevermore!"
В полусне я ждал ответа.
Ворон же меня при этом
