4. «Молодость слезами орошая…»
Молодость слезами орошая,
В поисках последнего тепла,
Видишь — голова моя большая
Над тобой, как туча, проплыла.
Никогда она не пожалеет,
Что плыла, как туча, над тобой,
Оттого, что облако имеет
Очень много общего с землей.
1927
Вот я обтрепан ветрами,
Как старое зданье,
Форму теряю свою,
Как раздетый солдат.
Мышцы ослабли,
И дремлют воспоминанья,
Первые ласточки —
Старые ласточки —
Спят.
Вся в сарпинке веселья,
Не веруя в старость чужую,
Юность рядом идет,
Как моя проходила в те дни.
И под солнцем ее,
Притворяясь своим,
Прохожу я,
Больше чем нужно —
На три четверти скрытый в тени…
С улиц врываясь,
Звенит на столе у поэта
Крошками хлеба
Разбросанный праздничный звон…
Близится старость…
И мельтешат у окон
Стаи ворон,
С отвращением ждущие лета…
1927
Два мертвеца
Выходят из Вердена,
Закуривают
И глядят на свет,
Чтобы узнать,
Какая перемена
Произошла
За эти десять лет.
Они шагают сутки
По Карпатам…
Огромен путь —
Им надобно спешить,
Чтоб весь свой штаб
Покрыть французским матом,
Немецкой неприличностью
Покрыть!..
Они рассекают просторы
И видят
В туманном бреду —
Во Францию два гренадера
Из русского плена бредут.
«До дому ли,
Или к невесте —
Упрятаться в брачном тепле,—
Пойдемте, товарищи, вместе
По этой проклятой земле!
Пройдя через лес,
Через реки,
Погибли в начале зимы
Вы — в девятнадцатом веке,
В начале двадцатого — мы!
Шагая по нашей отчизне,
Никак мы не можем понять:
Какая такая причина
Заставила нас умирать?»
И вот по земле воспаленной
Идут по высокой горе
Солдаты Наполеона,
Вильгельма и Пуанкаре.
Их взгляды тревожны и зорки,
И видят они —
Впереди
Их пятый товарищ
В Нью-Йорке
На гауптвахте сидит…
Путям-дорогам
Не видать конца…
С пяти утра
До самого заката
Идут, идут
Четыре мертвеца
К могиле
Неизвестного солдата.
Минуя провансальские сады,
Они стучат
Заржавленным мушкетом,
Чтоб вчетвером
На площади Звезды
Заговорить
С большим авторитетом.
Они хотят
Сказать такую речь,
Чтоб стала всей земле
Она понятна,
Чтоб в воздухе
Остановилася картечь
И повернула
На зачинщиков обратно.
Они хотят
Начальникам сказать,
Свои слова
Перемежая матом,
Что надоело
За богатых умирать
До черта
Гренадерам и солдатам.
И если их
В атаку позовут —
Смыкая строй,
Под знаменем братанья
Все неизвестные солдаты
Перейдут
К довольно популярному
Восстанью!
Так говорит из Вердена
Ушедший мертвый солдат!
Таким языком непременно
Живые заговорят!
1927 (?)
И хотела она доплеснуть до луны
Серебристую пену волны.
Лермонтов
Рыбы собирались
В печальный кортеж,
Траурный Шопен
Громыхал у заката…
О светлой покойнице,
Об ушедшей мечте,
Плавники воздев,
Заговорил оратор.
Грузный дельфин
И стройная скумбрия
Плакали у гроба
Горючими слезами.
Оратор распинался,
В грудь бия,
Шопен зарыдал,
Застонал
И замер.
Покойница лежала
Бледная и строгая.
Солнце разливалось
Над серебряным хвостом.
Ораторы сменяли
Друг друга.
И потом
Двинулась процессия
Траурной дорогою.
Небо неподвижно.
И море не шумит…
И, вынув медальон,
Где локон белокурый,
В ледовитом хуторе
Растроганный кит
Седьмую папиросу,
Волнуясь,
Закуривал…
Покойницу в могилу,
Головою — на запад,
Хвостом — на восток.
И вознеслись в вышину
Одиннадцать салютов —
Одиннадцать залпов —
Одиннадцать бурь
Ударяли по дну…
Над морем,
Под облаком
Тишина,
За облаком —
Звезды
Рассыпанной горсткой…
Я с берега видел:
Седая волна
С печальным известьем
Неслась к Пятигорску.
Подводных глубин
Размеренный ход,
Качающийся гроб —
Романтика в забвенье.
А рядом
Величавая
Рыба-счетовод
Высчитывает сальдо —
Расход на погребенье.
Рыба-счетовод
Не проливала слез,
Она не грустила
О тяжелой потере.
Светлую русалку
Катафалк увез, —
Вымирают индейцы
Подводной прерии…
По небу полуночному
Проходит луна,
Сказка снаряжается
К ночному полету.
Рыба-счетовод
Сидит одна,
Щелкая костяшками
На старых счетах.
Девушка приснилась
Прыщавому лещу,
Юноша во сне
По любимой томится.
Рыба-счетовод
Погасила свечу,
Рыбе-счетоводу
Ничего не приснится…
Я с берега кидался,
Я глубоко нырял,
Я взволновал кругом,
Я растревожил воду,
Я рисковал как черт,
Но не достал,
Не донырнул
До рыбы-счетовода.
Я выполз на берег,
Измученный,
Без сил,
И снова бросился,
Переведя дыханье…
Я заповедь твою
Запомнил,
Михаил, —
Исполню,
Лермонтов,
Последнее желанье!
Я буду плыть
Сквозь эту гущу вод,
Меж трупов моряков,
Сквозь темноту,
Чтоб только выловить,
Чтоб рыба-счетовод
Плыла вокруг русалки
С карандашом во рту…
Море шевелит
Погибшим кораблем,
Летучий Голландец
Свернул паруса.
Солнце поднимается
Над Кавказским хребтом,
На сочинских горах
Зеленеют леса.
Светлая русалка
Давно погребена,
По морю дельфин
Блуждает сиротливо…
И море бушует,
И хочет волна
Доплеснуть
До прибрежного
Кооператива.
1928
Сколько милых значков
На трамвайном билете!
Как смешна эта круглая
Толстая дама!..
Пассажиры сидят,
Как послушные дети,
И трамвай —
Как спешащая за покупками мама.
Инфантильный кондуктор
Не по-детски серьезен,
И вагоновожатый
Сидит за машинкой…
А трамвайные окна
Цветут на морозе,
Пробегая пространства
Смоленского рынка.
Молодая головка
Опущена низко…
Что, соседка,
Печально живется на свете?..
Я играю в поэта,
А ты — в машинистку;
Мы всегда недовольны —
Капризные дети.
Ну, а ты, мой сосед,
Мой приятель безногий,
Неудачный участник
Военной забавы,
Переплывший озера,
Пересекший дороги,
Зажигавший костры
У зеленой Полтавы…
Мы играли снарядами
И динамитом,
Мы дразнили коней.
Мы шутили с огнями,
И махновцы стонали
Под конским копытом,—
Перебитые куклы
Хрустели под нами.
Мы играли железом,
Мы кровью играли,
Блуждали в болоте,
Как в жмурки играли…
Подобные шутки
Еще не бывали,
Похожие игры
Еще не случались.
Оттого, что печаль
Наплывает порою,
Для того, чтоб забыть
О тяжелой потере,
Я кровавые дни
Называю игрою,
Уверяю себя
И других…
И не верю.
Я не верю.
Чтоб люди нарочно страдали,
Чтобы в шутку
Полки поднимали знамена…
Приближаются вновь
Беспокойные дали,
Вспышки выросших молний
И гром отдаленный.
Как спокойно идут
Эти мирные годы —
Чад бесчисленных кухонь
И немытых пеленок!..
Чтобы встретить достойно
Перемену погоды,
Я играю, как лирик —
Как серьезный ребенок…
Мой безногий сосед —
Спутник радостных странствий!
Посмотри:
Я опять разжигаю костры,
И запляшут огни,
И зажгутся пространства
От моей небывалой игры.
1928