Пришли умертвить, обеззвучить живое ущелье —
И эхо связали, и в рот ему всунули кляп.
Всю ночь продолжалась кровавая злая потеха,
И эхо топтали, но звука никто не слыхал.
К утру расстреляли притихшее горное эхо,
И брызнули слёзы, как камни, из раненых скал.
[1973]
1
Ожидание длилось,
а проводы были недолги —
Пожелали друзья:
«В добрый путь! Чтобы всё — без помех!»
И четыре страны
предо мной расстелили дороги,
И четыре границы
шлагбаумы подняли вверх.
Тени голых берез
добровольно легли под колеса,
Залоснилось шоссе
и штыком заострилось вдали.
Вечный смертник — комар —
разбивался у самого носа,
Лобовое стекло
превращая в картину Дали.
Сколько смелых мазков
на причудливом мёртвом покрове,
Сколько серых мозгов
и комарьих раздавленных плевр!
Вот взорвался один,
до отвала напившийся крови,
Ярко-красным пятном
завершая дорожный шедевр.
И сумбурные мысли,
лениво стучавшие в темя,
Устремились в пробой —
ну-
попробуй-ка, останови!
И в машину ко мне
постучало просительно время.
Я впустил это время,
замешенное на крови.
И сейчас же в кабину
глаза сквозь бинты заглянули
И спросили: «Куда ты?
На Запад?
Вертайся назад!»
Я ответить не смог
по обшивке царапнули пули.
Я услышал: «Ложись!
Берегись!
Проскочили!
Бомбят!»
Этот первый налет
оказался не так чтобы очень
Схоронили кого-то,
прикрыв его кипой газет,
Вышли чьи-то фигуры
назад на шоссе из обочин,
Как лет тридцать спустя,
на машину мою поглазеть.
И исчезло шоссе —
мой единственно верный фарватер.
Только — елей стволы
без обрубленных минами крон
Бестелесый поток
обтекал не спеша радиатор
Я за сутки пути
не продвинулся ни на микрон.
Я уснул за рулем:
я давно разомлел до зевоты.
или глаза протереть?
Ущипнуть себя за ухо
Вдруг в машине моей
я увидел сержанта пехоты:
«Ишь, трофейная пакость,—
сказал он, — удобно сидеть»
Мы поели с сержантом
домашних котлет и редиски.
Он опять удивился.
откуда такое — в войну?
«Я, браток, — говорит,—
восемь дней как позавтракал в Минске.
Ну, спасибо! Езжай!
Будет время — опять загляну»
Он ушел на восток
со своим поредевшим отрядом.
Снова мирное время
пробилось ко мне сквозь броню.
Это время глядело
единственной женщиной
рядом.
И она мне сказала:
«Устал? Отдохни — я сменю».
Все в порядке. На месте.
Мы едем к границе. Нас двое.
Тридцать лет отделяет
от только что виденных встреч.
Вот забегали щетки —
отмыли стекло лобовое.
Мы увидели знаки,
что призваны предостеречь.
Кроме редких ухабов
ничто на войну не похоже.
Только лес — молодой,
да сквозь снова налипшую грязь
Два огромных штыка
полоснули морозом по коже
Остриями —
по-мирному —
кверху,
а не накренясь.
Здесь, на трассе прямой,
мне, не знавшему пуль,
показалось,
Что и я где-то здесь
довоевывал невдалеке.
Потому для меня
и шоссе, словно штык, заострялось,
И лохмотия свастик
болтались на этом штыке…
2
Ах, дороги узкие —
Вкось, наперерез!
Версты белорусские
С ухабами и без.
Как орехи грецкие,
Щелкаю я их.
Говорят, немецкие —
Гладко, напрямик.
Там, говорят, дороги — ряда по три,
И нет табличек «Ахтунг!» или «Хальт!».
Ну что же, мы прокатимся, посмотрим,
Понюхаем не порох, а асфальт.
Горочки пологие,
Я их — щелк да щелк!
Но в душе, как в логове,
Затаился волк.
Ату, колеса гончие!
Целюсь под обрез,—
С волком этим кончу я
На отметке «Брест».
Я там напьюсь водички из колодца
И покажу отметки в паспортах.
Потом мне пограничник улыбнется,
Узнав, должно быть, или просто так.
После всякой зауми
Вроде: «Кто таков?»
Поднялись шлагбаумы
Выше облаков.
Взял товарищ в кителе
Снимок для жены —
И… только нас и видели
С нашей стороны!
Я попаду в Париж, в Варшаву, в Ниццу.
Они — рукой подать! — наискосок.
Так я впервые пересек границу —
И чьи-то там сомнения пресек.
Ах, дороги скользкие —
Вот и ваш черед!
Деревеньки польские —
Стрелочки вперед.
Телеги под навесами,
Булыжник — чешуя.
По-польски — ни бельмеса мы,
Ни жена, ни я.
Потосковав о ломте, о стакане,
Остановились где-то наугад,
И я сказал по-русски: — Прошу, пани! —
И получилось точно и впопад.
Ах, еда дорожная
Из немногих блюд!
Ем неосторожно я
Все, что подают.
Напоследок — сладкое:
Стало быть, — кончай!
И на их хербатку я
Дую, как на чай.
А панночка пощелкала на счетах,
И я, прикинув разницу валют,
Ей отсчитал не помню сколько злотых
И проворчал: «По-божески дерут!»
Где же песни-здравицы?
Ну-ка, подавай!
Польские красавицы —
Для туристов рай.
Рядом на поляночке
С граблями в руках
Веселились панночки —
Души нараспах.
— Да, побывала Польша в самом пекле! —
Сказал старик и лошадей распряг, —
Красавицы полячки не поблекли,
А сгинули в немецких лагерях.
Лемеха въедаются
В землю, как каблук,
Пеплы попадаются
До сих пор под плуг.
Память вдруг разрытая, —
Не живой укор.
Жизни недожитые —
Для колосьев корм.
В мозгу моем, который вдруг сдавило
Как обручем, — но так его! дави! —
Варшавское восстание кровило,
Захлебываясь в собственной крови…
…Дрались худо бедно ли,
А наши корпуса
В пригороде медлили
Целых два часа.
В марш-бросок, в атаку ли Рвались как один,
И танкисты плакали На броню машин…
Военный эпизод — давно преданье,
В историю ушел, порос быльём.
Но не забыто это опозданье,
Коль скоро мы заспорили о нём.
Почему же медлили
Наши корпуса?
Почему обедали
Эти два часа?
Говорят, что танками,
Мокрыми от слез,
Англичанам с янками
Мы утёрли нос.
А может быть, разведка оплошала —
Не доложила. Что теперь гадать!
Но вот сейчас читаю я: «Варшава»—
И еду, и хочу не опоздать.
3
Лес ушёл, и обзор расширяется,
Вот и здания проявляются,
Тени нам под колёса кидаются
И остаться в живых ухитряются.
Перекрёсточки — скорость сбрасывайте!
Паны, здравствуйте! Пани, здравствуйте!
И такие, кому не до братства, те
Тоже здравствуйте, тоже здравствуйте!
Я клоню свою голову шалую
Пред Варшавою, пред Варшавою.
К центру — «просто» — стремлюсь, поспешаю я,
Понимаю, дивлюсь, что в Варшаве я.
Вот она, многопослевоенная,
Несравнимая, несравненная,—
Не сровняли с землёй, оглашенные,
Потому она и несравненная.
И порядочек здесь караулится:
Указатели — скоро улица.
Пред старушкой пришлось мне ссутулиться —
Выясняю, чтоб не обмишулиться,
А по-польски — познания хилые,
А старушка мне — Прямо, милые! —
И по-прежнему засеменила и
Повторяла всё: — Прямо, милые…
Хитрованская Речь Посполитая,
Польша панская, Польша битая,
Не единожды кровью умытая,
На Восток и на Запад сердитая,
И Варшава — мечта моя давняя,—
Осквернённая, многострадальная,
Перешедшая в область предания,—
До свидания, до свидания…
4. СОЛНЕЧНЫЕ ПЯТНА, ИЛИ ПЯТНА НА СОЛНЦЕ
Шар огненный все просквозил,
Все перепек, перепалил,
И, как груженый лимузин,
За полдень он перевалил.
Но где-то там в зените был —
Он для того и плыл туда,
Другие головы кружил,
Сжигал другие города
Ещё асфальт не растопило
И не позолотило крыш,
Ещё светило солнце лишь
В одну худую светосилу,
Ещё стыдились нищеты
Поля без всходов, лес без тени,
Ещё тумана лоскуты
Ложились сыростью в колени,
Но диск на тонкую черту
От горизонта отделило.
Меня же фраза посетила:
Не ясен свет, пока светило
Лишь набирает высоту!
Пока гигант ещё на взлёте,
Пока лишь начат марафон,
Пока он только устремлён
К зениту, к пику, к верхней ноте,
И вряд ли астроном-старик
