Москвичам*
Мучительный, гнетущий дух кошмар:
Сражен «Наш путь». Задушена газета.
Товарищи, губительный удар
Ждет вашего ответа!
Мы свой порыв сынам передадим
И, став примером для потомков,
Разбитый храм мы вновь соорудим
Из дорогих для нас обломков.
Околоточный предложил хозяину дома, где помещается редакций «Правды труда», выселить ее, так как из-за конфискаций он вынужден рано вставать.
«Куда? Куда? –
Взвыл околоточный спросонку,
Летя стрелой вдогонку
За „Правдою труда“. –
И не соснешь так никогда…
Хозяин! Ты кого пускаешь в дом, балда?
Такой „жилец“ нам не находка.
Долой ее из околотка!»
«Ты что, как сыч, надулся, Пров?
Аль нездоров?
Так лезь на печку, грейся».
«Ой, женка, ты не смейся!
На печь. Зачем на печь?
В могилу б лучше лечь».
«Да что, скажи ты, вышло?»
«Что вышло? Пустяки:
У Еремея батраки
Бунтуют, в рот км дышло!
Сосед в огне, –
Гореть и мне.
Ведь нынче батраки какие – ты смекай-ка!
Одна все шайка.
Дурить, так все дурить.
Пойдет поветрие – ничем не усмирить.
Пойти мне, что ли, с молодицей:
Чай, след бы окропить наш двор святой водицей
Аль ладаном покрепче окурить.
А лучше б то и это сразу,
Чтоб пронесло… заразу».
«8-го сентября в Михайловском манеже состоялось открытие выставки рабочих лошадей».
(Из газет.)
«Ты что ж? – корил среди заезжего двора
Извозчичий одёр приятеля, одра. –
Я ржу, зову, а ты – ни ухом. Вот невежа!»
Прости. Я не в себе. Каких коней вчера
У конской выставки видал я, у манежа!
Гляжу и думаю: эх, лучше б не видать!
Какая жизнь иным лошадкам – благодать.
Все – сыты да игривы,
Все – рослые: от гривы
И до хвоста –
Верста!
Как стали кони недалечко,
Хотел я молвить им словечко:
Заржал, зафыркал, так и сяк,
И всяк…
Молчат. Не смыслят. Чужеземцы.
Должно, французы там аль немцы:
Особый вид, иная стать, –
Одру неловко рядом стать.
Гляжу. Завидую. В башку бредет такое…
Припомнил, как на днях господ каких-то двое
Шли мимо. Вдруг один, уставясь на меня:
«Извозчик, – говорит, – какого впряг коня?
Штраф!.. Покровитель я… Член общества… животных!
Лошадок надобно иметь здоровых, плотных,
А этого несчастного одра
Продать татарину пора».
Вот, брат, какая нам за весь наш труд награда.
Припомнил это я. Взяла меня досада.
Креплюсь. Да что? Сама слеза
Так и воротит на глаза.
«Товарищ», – ласково проржал мне кто-то рядом.
Скосил я взглядом
И онемел:
Не лошадь, а картинка –
Как будто финка.
«О чем ты?» – говорит. Ответил, как умел.
Так что ж ты думаешь? Рабочею лошадкой
Кобылка эта назвалась.
Своим ушам не верю. «Ась? –
Шепчу, стряхнув слезу украдкой. –
Неужто?!» – «Истинно. Рабочие здесь все.
Ты не завидуй их здоровью и красе.
Сам на себя пеняй за собственную муку, –
В ней, милый, сам ты виноват».
И тут она такую, брат,
Открыла мне науку,
Что я потом от дум не мог всю ночь уснуть:
Так, значит, есть для нас иной, счастливый путь?
Так, значит, и одры . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но в этот миг беседе
Положен был конец – кнутом.
Что в том?..
Когда проснулась мысль, ей путь один – к победе!
Министр внутренних дел предложил одновременно с введением нового «Устава о печати» увеличить состав… судебных палат и окружных судов.
(«Речь», 10 сентября 1913 г.)
«Печать? Извольте. Вот „Устав“.
Пока он кончит ряд „хождений“,
Мы подготовим весь состав…
„Необходимых“ учреждений».
С высокой мудростью согласно,
Заране все предрешено.
Все это было бы темно,
Когда бы не было так ясно.
Решив, что поддержать свою газету нужно,
Мурашки дружно
Произвели посильный сбор.
Но только что успело
Кой-как наладиться расстроенное дело –
Опять затор!
Газета есть, выходит где-то.
Все муравьи встают чуть свет,
Газетки ждут – газетки нет.
«Товарищи! Да что же это?!
Торговлю кто ведет газетами в разнос?»
«Сверчки». – «Ну, черти ж: тароваты.
Подать сюда сверчков!» – «Да мы чем виноваты? –
Трещат сверчки, повесив нос. –
Жуки нас грабят по дороге:
„А! муравьиный есть листок?“ –
Сейчас свисток.
Десятка два сверчков уже сидят в остроге».
«Ну, ладно». – Муравьи махнули на сверчков:
Хорош народец –
По части пятачков:
Не все ли, мол, равно, с каких газет доходец?
Нашлось порядочных сверчков десятка два,
А прочим – первый жук меси навоз на роже!
Чтоб дать отпор – ни-ни! Своя-де голова
Дороже.
«Черт с вами! – плюнули брезгливо муравьи. –
Мы вас к геройству и не нудим.
Еще напрягши раз усилия свои,
Газету нашу мы добудем!»
И муравьи, созвавши сход
Среди зеленого пригорка,
Постановили так: «Пусть каждый наш завод, –
Нет, муравейник!.. Оговорка! –
Избрав товарищей, проворных молодцов,
Велит им – в качестве гонцов
От всех районов и концов –
Снабжать газетами рабочую всю братью».
Тот план поддержан был всей муравьиной ратью.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Здесь… точки. Дело в том…
Жуки наплакались потом!
«При составлении устава рабочие ничто, в общем собрании – всё».
Слова ликвидаторов.
Варшавские фабриканты воспротивились закреплению норм в уставе.
(«Речь».)
Товарищи, уплыл Налим? Со стороны,
Однако, слух идет, что будто между вами
Пошли теперь шнырять лукавые вьюны
С лукавыми словами,
Как страховаться вы должны: –
Мол, нормы высшие в уставе не нужны, –
Что ни к чему тут все старанья.
При выработке норм рабочие – ничто,
Зато,
Мол, выторгуют всё вам общие собранья.
* * *
Товарищи, сказать секрет вам на ушко?
Плоха ли у вьюнов «подкладка», не плоха ли,
Но их затею – мы слыхали! –
Весьма одобрило… хозяйское брюшко!
Директор Путиловского завода, находя, что лекции по страхованию депутата Бадаева и тов. Киселева могут быть слишком односторонними, предложил рабочим в качестве беспристрастного лектора господина Литвинова-Фалинского.
