Семен Надсон - Полное собрание стихотворений

Муза, погибаю!.. Глупо и безбожно
Гибну от нахальной тучи комаров,
От друзей, любивших слишком осторожно,
От язвивших слишком глубоко врагов;
Оттого, что голос мой звучал в пустыне,
Не рассеяв мрака, не разбив оков;
Оттого, что светлый гимн мой в честь святыни
Раздражал слепых язычников-жрецов;
Оттого, что крепкий щит мой весь иссечен
И едва я в силах меч поднять рукой;
Оттого, что я один и изувечен,
А вокруг – всё жарче закипает бой!..
Говорят, постыдно предаваться сплину,
Если есть в душе хоть капля прежних сил, –
Но что ж делать – сердце вполовину
Ни страдать, ни верить я не научил…
И за то, чем ярче были упованья,
Чем наивней был я в прежние года,
Тем сильней за эти детские мечтанья
Я теперь томлюсь от боли и стыда…
Да, мне стыдно, муза, за былые грезы,
За восторг бессонных, пламенных ночей,
За святые думы и святые слезы,
За святую веру в правду и людей!..
Муза, погибаю – и не жду спасенья,
Не хочу спасенья… Пусть ликует тот,
Кто от жизни просит только наслажденья,
Только личным счастьем дышит и живет…

Когда в час оргии, за праздничным столом
Шумит кружок друзей, беспечно торжествуя,
И над чертогами, залитыми огнем,
Внезапная гроза ударит, негодуя, –
Смолкают голоса ликующих гостей,
Бледнеют только что смеявшиеся лица,
И, из полубогов вновь обратясь в людей,
Трепещет Валтасар и молится блудница.

Но туча пронеслась, и с ней пронесся страх…
Пир оживает вновь: вновь раздаются хоры,
Вновь дерзкий смех звучит на молодых устах,
И искрятся вином тяжелые амфоры;
Порыв раскаянья из сердца изгнан прочь,
Все осмеять его стараются скорее, –
И праздник юности, чем дальше длится ночь,
Тем всё становится развратней и пошлее!

Но есть иная власть над пошлостью людской,
И эта власть – любовь!.. Создания искусства,
В которых теплится огонь ее святой,
Сметают прочь с души позорящие чувства;
Как благодатный свет, в эгоистичный век
Любовь сияет всем, все язвы исцеляет,
И не дрожит пред ней от страха человек,
А край одежд ее восторженно лобзает!

И счастлив тот, кто мог и кто умел любить:
Печальный терн его прочней, чем лавр героя,
Святого подвига его не позабыть
Толпе, исторгнутой из мрака и застоя.
На скорбь его везде откликнутся друзья,
И смерть его везде смутит сердца людские,
И в час разлуки с ним, как братская семья,
Над ним заплачет вся Россия!..

Как он, измученный, влачился по дороге,
Бряцая звеньями страдальческих цепей,
И как томился он, похоронен в остроге,
Под стражею штыков и ужасом плетей, –
Об этом пели вы, но из его страданий
Вы взяли только то на песни и цветы,
Что и без пошлых фраз и лживых восклицаний
Сплело ему венок нетленной красоты…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но между строк его болезненных творений
Прочли ли вы о том, что тягостней тюрьмы
И тягостней его позора и лишений
Был для него ваш мир торгашества и тьмы?
Прочли ли вы о том, как он страдал душою,
Когда, уча любви враждующих людей,
Он слышал, как кричал, ломаясь пред толпою,
С ним рядом о любви – корыстный фарисей?
Сочтите ж, сколько раз вы слово продавали,
И новый, может быть прекраснейший цветок,
И новый, может быть острейший терн печали
Вплетете вы в его страдальческий венок!..

Мне снилось вечернее небо
И крупные звезды на нем,
И бледно-зеленые ивы
Над бледно-лазурным прудом,
И весь утонувший в сирени
Твой домик, и ты у окна,
Вся в белом, с поникшей головкой,
Прекрасна, грустна и бледна…

Ты плакала… Светлые слезы
Катились из светлых очей,
И плакали гордые розы,
И плакал в кустах соловей.
И с каждою новой слезою
Внизу, в ароматном саду,
Мерцая, светляк загорался
И небо роняло звезду.

О любви твоей, друг мой, я часто мечтал,
И от грез этих сердце так радостно билось,
Но едва я приветливый взор твой встречал –
И тревожно и смутно во мне становилось.
Я боялся за то, что минует порыв,
Унося прихотливую вспышку участья,
И останусь опять я вдвойне сиротлив,
С обманувшей мечтой невозможного счастья;
Точно что-то чужое без спроса я взял,
Точно эта нежданная, светлая ласка –
Только призрак: мелькнул, озарил и пропал,
Мимолетный, как звук, и солгавший, как сказка;
Точно взгляд твой случайной ошибкой на мне
Остается так долго, лазурный и нежный,
Или грезится сердцу в болезненном сне,
Чтоб бесследно исчезнуть с зарей неизбежной…
Так, сжигаемый зноем в пустыне скупой,
Путник видит оазис – и верить боится:
Не мираж ли туманный в дали голубой
Лживо манит под тень отдохнуть и забыться?..

Сколько лживых фраз, надуто-либеральных,
Сколько пестрых партий, мелких вожаков,
Личных обличений, колкостей журнальных,
Маленьких торжеств и маленьких божков!..
Сколько самолюбий глубоко задето,
Сколько уст клевещет, жалит и шипит, –
И вокруг, как прежде, сумрак без просвета,
И, как прежде, жизнь и душит и томит!..
А вопрос так прост: отдайся всей душою
На служенье братьям, позабудь себя
И иди вперед, светя перед толпою,
Поднимая павших, веря и любя!..
Не гонись за шумом быстрого успеха,
Не меняй на лавр сурового креста,
И пускай тебя язвят отравой смеха
И клеймят враждой нечистые уста!..
Видно, не настала, сторона родная,
Для тебя пора, когда бойцы твои,
Мелким, личным распрям сил не отдавая,
Встанут все во имя правды и любви!
Видно, спят сердца в них, если, вместо боя
С горем и врагами родины больной,
Подняли они, враждуя меж собою,
Этот бесконечный, этот жалкий бой!..

Как белым саваном, покрытая снегами,
Ты спишь холодным сном под каменной плитой,
И сосны родины ненастными ночами
О чем-то шепчутся и стонут над тобой;
А я – вокруг меня, полна борьбы и шума,
Жизнь снова бьет ключом, отдаться ей маня,
Но жить я не могу: мучительная дума,
Неотразимая, преследует меня…

Гнетущий, тяжкий сон!.. С тех пор как я, рыдая,
Прильнул к руке твоей и звал тебя с тоской,
И ты, недвижная и мертвенно-немая,
Ты не откликнулась на мой призыв больной;
С тех пор как слово «смерть» – когда-то только слово –
Мне в сердце скорбное ударило, как гром, –
Я в жизнь не верую – угрюмо и сурово.
Смерть, только смерть одна мне грезится кругом!..

Недуг смущенного былым воображенья
Кладет печать ее па лица всех людей,
И в них не вижу я, как прежде, отраженья
Их грез и радостей, их горя и страстей;
Они мне чудятся с закрытыми очами,
В гробу, в дыму кадил, под флером и в цветах,
С безжизненным челом, с поблеклыми устами
И страхом вечности в недвижимых чертах…

И тайный голос мне твердит не умолкая:
«Безумец! не страдай и не люби людей!
Ты жалок и смешон, наивно отдавая
Любовь и скорбь – мечте, фантазии твоей…
Окаменей, замри… Не трать напрасно силы!
Пусть льется кровь волной и царствует порок:
Добро ли, зло ль вокруг, – забвенье и могилы –
Вот цель конечная и мировой итог!..»