Меня опять жена ругает
Меня опять жена ругает:
Поставил чашку на краю!
Не зря она меня пугает —
Махну рукой и разобью.
Собрав прекрасные осколки,
Снесу в поганое ведро.
Я не подсчитываю, сколько
Плачу за битое добро.
Бываю часто я небрежен,
А с жизнью следует на «ВЫ».
Рискую каждый день, не реже,
Вплоть до потери головы.
Ну ладно, мы не ценим вещи,
Ну ладно – голову свою.
Как часто судьбы человечьи,
Чужие, ставим на краю.
И не задумываясь, рушим
Широким жестом грубых рук…
Соседи,
близкие,
чинуши!
На крик: «Спасите наши души!»
Как будто заложило уши.
А вдруг
приятен этот звук?!.
Здесь рушилась церковь «Никола» —
Развалина – крест набекрень.
А нынче побелкой весёлой
Сияет и в пасмурный день.
И даже на праздник престольный
Здесь батюшка службу ведёт,
И ласковый звон колокольный
Сзывает окрестный народ.
От старой деревни Кобона
Осталось домов пятьдесят.
Не слышно куриного звона
И визга шальных поросят.
Не вымучит рёва бурёнка,
И коням уже не заржать…
Кому тут кормить поросёнка?
Кому тут лошадок держать?
Из всех коренных – единицы.
И те – лишь одни старики…
Пожалуй вот, рыбы да птицы
Остались у них земляки.
Такая здесь тишь на рассвете,
Ведь незачем рано вставать.
Спят сладко приезжие дети
И полуприезжая мать.
Проснёшься порой спозаранку,
Пойдёшь с сигаретой к реке
И слышишь синичью морзянку
Да чаячий смех вдалеке.
Обрывок скупой матерщины
Взметнётся над рябью реки:
Кормильцы деревни – мужчины, —
Уходят на лов рыбаки.
А с Ладоги ветер игристый,
Что в речку нагонит волну,
Заставит поскрипывать пристань,
Подчёркивая тишину.
А было когда-то иначе:
Работой встречали рассвет…
Сегодня тут стильные дачи!
…Вот только крестьянина нет.
Пронзительным светом окрашено новое утро,
От первого холода в теле волненье и дрожь.
Гусиная стая над домом в старании мудром
Готовит к нелёгкой дороге свою молодёжь.
А северный ветер оставил открытыми двери
И выдубил кресло, ушедшее вечером в сад.
Кому одиноко, тот, глянув на осень, поверит:
Печали светлее твоей не найти, листопад.
Пусть яблони молча качают тяжёлые ноши
И в мокрые окна глядятся кусты хризантем, —
Осеннее небо грустит о щемящее-хорошем
И крупные слёзы роняет на зонтики всем.
Какого цвета у тебя глаза
Какого цвета у тебя глаза,
Я впопыхах не смог определиться.
Смотрю невольно на мелькающие лица,
А в голове засело – бирюза.
Но разве главное скрывается за цветом,
Размером, формой?
Нет, их внешний вид
Запоминается тем затаённым светом,
Когда на вас из глаз душа глядит.
Дождливо, но октябрь – что государь
Дождливо, но октябрь – что государь:
Какие удивительные краски!
Не выдумать такой красивой сказки,
Как этих разноцветных красок ярь.
Чего здесь нет!
Каких здесь нет оттенков!
Как будто солнце, радугой пройдясь,
Установило родственную связь
Всех радующих взоры элементов.
И я иду, как в живописном зале,
А листья на одежде – как медали.
Я не спешу, и ты, старушка-осень
Я не спешу, и ты, старушка-осень,
Умерь свой шаг на гибельном пути.
Давай с тобою у зимы попросим
Недельки две, чтоб ярче расцвести
Могли берёзок жёлтые наряды,
Осин и клёнов нежная заря,
Дубов степенных тёмные оклады,
Рябин бессчётных красные моря.
Давай над речкой посидим сердечно,
Подумаем о смысле бытия:
Ты будешь, осень, повторяться вечно,
Но сколько раз увижу это я?
Надоело мечтать —
сколько лет бесполезной работы!
Перепевы картин,
уходящие в розовый сад.
Всё скуднее земля,
всё печальнее лица на фото,
Всё настойчивей
хочется жизнь передвинуть назад.
А вокруг, точно хлам, —
бесконечный поток развлечений,
Для кого,
для чего рассыпает огни балаган?
Схоластический стиль —
как мерцающий мир привидений,
Как далёкий, ненужный
и даже фатальный туман.
Всё суровей мой быт —
годы давят естественным грузом,
Всё замедленней бег
управляющих жизнью часов,
И всё реже,
в ночи появляясь,
любимая Муза
Шепчет в уши мои
заповедные строки стихов.
Военных лет блистательная слава
Военных лет блистательная слава
И бесконечная щемящая печаль.
Разбитые в бомбёжках переправы,
Теплушки, убегающие вдаль.
Суровый быт Блокады бесконечной,
«Дороги жизни» тоненькая нить…
И память миллиона павших вечна —
Её не изменить, не отменить.
Чем я живу – тобой, Россия
Чем я живу – тобой, Россия.
Мне сладок хлеб насущный твой.
Ещё пол-лета не осиля,
Лес обливается листвой.
Поля. Звенит зерно в колосьях.
Густеют травы на лугах.
И вольных птиц многоголосье,
По горло реки в берегах.
Лежат задумчивые дали,
Раскинулись во все края.
А солнце жёлтые сандали
Снимает, на ночь уходя.
Пусть пятки голые о звёзды
Луна царапает. Молчи.
Как помыслы твои серьёзны
При свете храмовой свечи.
Я не пророк. Я не мессия.
Не нищий раб у стен Кремля.
Я – твой певец, моя Россия,
Моя великая Земля.
Край очарованный. Свободы
Край очарованный. Свободы
Не вычерпать ковшом души.
Под русским небом облак своды —
С любой деревни рай пиши!
О, эта синь кишит стрижами!
И в травах – жирные ужи.
Лопух зелёными ушами
Прядёт, вздыхая у межи.
И жизнь течёт неторопливо.
Роняют ивы кудри в пруд.
Берёзовое бродит пиво —
Зелёной пены изумруд.
Детишки бегают по тучам
И ловят молнию за хвост.
Пусть ветер песни петь научит —
Учитель строгий, с виду прост.
А бабы солнце коромыслом
Достать не могут из реки.
И календарь не помнит числа,
И умирать здесь не с руки.
Блаженный край под русским небом.
Земля моя от плоти плоть.
Гордись Борисом, славься Глебом.
Храни тебя Господь!
Луна листву разбудит
В далекой сонной мгле.
А нас уже не будет
С тобою на земле.
За дверью встанет хохот.
С порога ночь слышна.
Трамвая ржавый грохот,
Но скоро тишина.
В разгаре дня впервые
Меня не встретишь ты.
Пустые мостовые.
Поджарые мосты.
Сюжеты жизни нашей
Забудем и уснем
Над недопитой чашей,
Как ангелы, вдвоем.
Вспорхнем, как две тетери,
У неба на краю.
Захлопнем с треском двери
И станем жить в раю.
Грустят деревни – нету мочи
Грустят деревни – нету мочи.
Окован льдами белый свет.
И днём, и под покровом ночи:
Как дальше жить – ответа нет.
Бегут дороги честь по чести.
Не слышно птичьих голосов.
И гладит ветер против шерсти
Колючие усы лесов.
Отшелушить от неба поздно
К щекам примёрзшую метель.
И ставни хлопают так грозно!
И дверь вот-вот сорвёт с петель!
Белым-бело. И скука волчья.
О, нрав зимы суров и груб…
Дымов обугленные клочья
Слетают с губ кирпичных труб.
Мороз – в ежовых рукавицах.
Густеет снег на мокрых пнях.
Душа России – не в столицах,
Тоскует в малых деревнях!
Мне видится сырой осенний лес
Мне видится сырой осенний лес,
Усеянная щедро желудями
Тропа, ей бурелом наперерез,
И лужа, застоявшаяся в яме.
Подходим. В луже жухлая листва
Цепляется за голые коренья,
И жёлуди – живые существа —
Со дна глядят на наши отраженья.
Смеясь, обходим этот водоём,
Не намочить стараемся ботинки.
А лес молчит о чём-то о своём
И щурится сквозь нити-паутинки.
В прозрачном небе —
снова журавли.
Пытаюсь взором мысленно догнать я
Прекрасных птиц,
похожих на распятья
Над ликом увядающей земли!
Их провожаю,
словно крестный ход,
Как провожала много раз когда-то.
Я с ними шлю единственному брату
Земной поклон уже который год…
Всё дальше клин,
смотрю ему вослед,
Вновь убеждаясь —
в мире всё непрочно:
Летят-летят пульсирующей строчкой,
А там, глядишь, —
уже и точки нет…
