Всеволод Рождественский - Стихотворения

Сбивая тростью лопухи,
Скользя мальчишеской походкой,
Слагал он легкие стихи
Строфою звонкой и короткой,

Луна сверкала на траве,
В аллеях пятна разливая,
А пунш гусарский в голове
Шумел, гудел, не умолкая.

Как он махнул через забор!
И пес отпрыгнул, не залаяв.
Конечно, Юрьев был остёр
И улыбнулся Чаадаев.

Вольнолюбивые мечты,
Куплеты бурного Парижа…
А всё ж заветные листы
Здесь на груди и к сердцу ближе.

В помарках рукопись была,
Срывался голос, неуверен.
«Твоя прелестница мила,—
Подняв стакан, сказал Каверин.—

Она напоминает мне
Сильфиду школы театральной.
Не по ее ль, друзья, вине
Мы, как в балладе, все печальны?

Как ловко стал ты рифмовать!
Людмила — славная девчонка.
Но пить — так пить!» Пошла пылать
В ночи синеющая жженка.

Плясали, пели, снова пили,
Звенели рюмки здесь и там.
«Их важно чашники носили
И низко кланялись гостям».

Он шел в деревьях напрямик,
Потом вдоль озера с колонной,
Где вслед за мостиком возник
Чертог, луной осеребренный.

Он шел без мысли, наугад,
И вдруг — вздохнуть не стало силы:
Ведь это здесь волшебный сад,
Приют тоскующей Людмилы!

Беседка, озеро, луна,
И мимо, в серебристой дымке,
Слегка задев кусты, она
Скользнула в шапке-невидимке.

Листвы насмешлив разговор,
Лукаво озеро смеется,
И, запыхавшись, Черномор
В кустах за пленницей крадется…

Луна то выйдет, то зайдет…
Но что же он? Домой скорее!
Запомнить, записать! И вот
Через дорогу тень Лицея.

В четвертом этаже окно
Чуть отливает синевою.
В ночи затеплится оно,
Погаснет только пред зарею.

Бывает так — еще дыханьем стужи
Закатных туч лицо обожжено,
А в золотой, задетой ветром луже
И дым дрожит, и плавится окно.

Еще хрустят разбитые морозы,
А над чертой коричневой земли
Чуть лиловеют легкие березы
И вольный строй ломают журавли.

И дышишь ты, весь мир в себя вбирая,
И ввысь расти, как дерево, готов,
И хочешь петь, и песнь твоя такая,
Что ей уж нет привычных берегов!

Знал я лунные заливы,
Грудью пил лазурь и соль,
Но от пальм страны счастливой
Равнодушной, горделивой,
Ты уйти сейчас позволь!

Дай бродить мне снова около
Камышей и черных вод,
Там, где небо так намокло,
Где в погашенные стекла
Ровным дождиком сечет.

Пусть рябит лесное озеро,
Ходит по ветру сосна,—
Мне как будто в сердце бросила
Льдинку ранняя весна.

Хвойный ветер, ветер севера,
Столько снов принес с пути,
И травы милее клевера
Мне на свете не найти.

Мне сегодня снилось море.
Я проснулся на заре.
Лампа чахла в коридоре,
Дождик прыгал во дворе.

Билась сослепу погода
В помутневшее стекло,
И далекий зов отхода
С парохода донесло.

Как он звал меня протяжно,
Сотрясая ветхий дом,
В рейс обычный, каботажный,
Сердце роющим гудком!

Он кричал хрипящей птицей,
Выл на сотню голосов
О горячей черепице
Черноморских городов,

О лебедках, взлетах груза,
Шумной жизни портовой,
Снежных брызгах и арбуза
Вольной пляске за кормой.

И сквозь медленную опаль
Белых бабочек в окне
Крутоспинный Севастополь —
Краб на солнце — шел ко мне.

Ноздреватый серый камень,
Весь в дыханье горьких трав,
Он прилег, между клешнями
Бухты синие зажав.

И сквозь улицы и склоны
По ступенькам солнце шло,
Надломив в волне зеленой
Загорелое весло!

Слова, которых нет нездешней,
Привел мне солнечный досуг,
Слова на букву «ч»: черешни,
Чекмень, чинара и чубук.

Над полосою смятой верстки
Уже задумалось перо.
Вот сад. Вот домик в Пятигорске,
Ручей, чинары серебро.

Полынной сушью день утешен,
Закат разбрызган, как вино,
И блюдце бронзовых черешен
Поставил кто-то на окно.

Хозяин ждет. С улыбкой дерзкой
(Иль детской?) смотрит в дым и свет,
И на чекмень станицы терской
Похож сюртук без эполет.

Шумит Подкумок осторожно.
А сердца пленного тоска
Уже прокралась в чуть тревожный
Кизильный запах чубука…

В тот сад серебряно-зеленый
Я вглядываюсь сквозь туман.
(У памяти свои законы,
Свой вдохновительный кальян.)

Мне слов ручей извечно сладок,
Струится камешками дно,
И, лишь нарушив их порядок,
Нам видеть новое дано.

Я в этой книге жил когда-то…
На ней доныне след живой
Неторопливого заката
Души, очищенной грозой.

Да, проходил я не напрасно
В дожде и солнце рощ родных,
И звал прекрасное — прекрасным,
И не боялся слов простых.

А на людскую память право
У этих строк хотя бы в том,
Что я сложил их не лукаво —
Достойным русским языком.

Дай упиться мне разбегом
Колокольчиков тугих,
Дай умыться чистым снегом
Из прохладных рук твоих!

Словно льдинка, речи хрупки,
Ледяным дышу огнем.
Елка в снежном полушубке
Нас задела рукавом.

Снежной пылью вьется воздух.
Чиркнул полоз о кремень…
Догоняй, пока не поздно,
Свой морозный, звонкий день!

Мне не спится под луной морозной…
Ты скажи, куда мне сердце деть?
Ведь в такую ночь еще не поздно
На десяток лет помолодеть.

Как сейчас, я вижу этот сонный,
В шубе утонувший городок —
Со звездой, дрожащей и зеленой,
Со снежком, крутящимся у ног.

Сумерки клубились, чуть синея
Меж деревьев черных, и одно
В деревянном доме у Лицея
Чуть светилось желтое окно.

Тихо пели дружные полозья,
Парк бежал навстречу, запад гас
И с ветвей свисающие гроздья
Острой пылью осыпали нас.

А сквозь сумрак, сквозь поземок колкий
В парке за решеткой у пруда
Проходили сумрачные елки
И дрожала зябкая звезда.

Это было снежное начало
Многих сердцу памятных недель,
Нас с тобой кружила и качала
Пушкинская легкая метель.

Всё, что загадали, то и сбылось…
Не померкнет пламя той зимы,
И в глазах у дочки отразилась
Та звезда, которой жили мы.

Среди балтийских солнечных просторов,
Пред широко распахнутой Невой,
Как бог войны, встал бронзовый Суворов
Виденьем русской славы боевой.

В его руке стремительная шпага,
Военный плащ клубится за плечом,
Пернатый шлем откинут, и отвага
Зажгла зрачки немеркнущим огнем.

Бежит трамвай по Кировскому мосту,
Кричат авто, прохожие спешат,
А он глядит на шпиль победный, острый,
На деловой военный Ленинград.

Держа в рядах уставное равненье,
Походный отчеканивая шаг,
С утра на фронт проходит пополненье
Пред гением стремительных атак.

И он, генералиссимус победы,
Приветствуя неведомую рать,
Как будто говорит: «Недаром деды
Учили нас науке побеждать».

Несокрушима воинская сила
Того, кто предан родине своей.
Она брала твердыни Измаила,
Рубила в клочья прусских усачей.

В Италии летела с гор лавиной,
Пред Фридрихом вставала в полный рост,
Полки средь туч вела тропой орлиной
В туман и снег на узкий Чертов мост.

Нам ведом враг, и наглый и лукавый,
Не в первый раз встречаемся мы с ним,
Под знаменем великой русской славы
Родной народ в боях непобедим.

Он прям и смел в грозе военных споров
И равного ему на свете нет.
«Богатыри!» — так говорит Суворов,
Наш прадед в деле славы и побед.