Всеволод Рождественский - Стихотворения

Мой первый сад, где в голубом апреле
Взыскательным мечтателем я рос,
Расставлен был по прихоти Растрелли
Среди руин, каскадов и стрекоз.

Чертеж забав и формула привычек,
Рассудка друг, он научил меня
Иронии кукушьих перекличек
И сдержанности мысли и огня.

Но русская курчавая природа
В моей крови бродила неспроста.
Меня влекли всё больше год от года —
Закат в лесах и розовая Мста.

На челноке пересекая устье
Родной реки, блуждал я наугад,
И цвел со мною в тульском захолустье
Неповторимый яблоневый сад.

Полна вся жизнь неугасимой жажды,
И мил мне шумный лиственный народ.
Свои сады встречал я не однажды,
Но каждый сад был все-таки не тот.

Одни, как сон, мелькали ненадолго
В окне кают средь тополевой тьмы,
Когда меня несла чуть слышно Волга
На огоньки холмистой Костромы.

Другими был обманно я утешен,
И с той поры во сне и наяву
Ни финских хвой, ни харьковских черешен,
Ни ялтинских платанов не зову.

Лишь раз, в степи, измучен белым зноем,
Пустив на волю потного коня,
Я был охвачен сладостным покоем,
Под рокот вод, шумевших вкруг меня.

На грудь снегов по каменистым скатам
Шел этот сад, задумчив и суров,
Переплетен прохладой и закатом
И пересыпан громом соловьев.

Луна, плеща, купалась по арыкам,
Пел Саади угрюмый карагач.
Проснулся я — песок, холмы и в диком
Зеленом небе тонкий птичий плач.

Опять они, ребяческие бредни,
Призыв ветвистых братьев и сестер!
Каким же будет сад мой, сад последний,
Простой мечты отрада и простор?

Над русской ли срединною рекою
Средь камышей в болотистой луне
Отдам я жизнь вечернему покою,
Который здесь напрасно снился мне,

Или в кудрях насупленной чинары
Ко мне дойдут — и скоро, может быть, —
И ветра вздох, и волн ночных удары,
И голос тех, кого нельзя забыть?

Но всё равно — и радостней и шире,
На звездный зов, в скрещенье всех дорог,
В живом, зеленом, вечно юном мире
Я поднимусь — раскидист и высок!

Что вашего имени проще?
Прислушаюсь только — а в нем:
И Волга, и легкие рощи,
И в черной смородине дом.

Как детства зеленая давность,
Как песни некошеный луг —
Московский ваш говор и плавность
Черемухой пахнущих рук.

Но разве зрачки виноваты,
Что в их золотящейся тьме
Такие бывают закаты,
Как в Кинешме иль Костроме?

И разве не вышиты брови
Хвоинкой на снежной парче,
Чтоб петь мне о древней любови —
С татарской стрелою в плече?

О, песня, кляня и ревнуя,
Нам не в чем друг друга судить!
Другую под солнцем целуя,
Не мог я тебе изменить.

Подымем высокую жалость
Костром в вечереющей мгле,
Споем, как давно не певалось,
На милой, на грешной земле!

Хочу под дождями косыми,
В березах родного пути,
Я легкое русское имя
Последним произнести.

Я люблю железные дороги,
Семафоры, будки и мосты…
Льдинкой тает месяц тонкорогий,
Чуть дымятся синие кусты,
Грудь щемит от песенной тревоги,
От лесной смолистой духоты.

Мчится поезд, искры рассыпая,
Оставляя версты по пути.
Лунная, звенящая, шальная
(В памяти иной мне не найти)
Юность, юность! Даже и такая,
Легкая, бездумная, — лети!

Городок, рассыпанный над балкой
(Память укололо, как иглой!),
Продает на станции фиалки,
Пахнет тесом, гарью и смолой,
Дым по кирпичам водокачалки
Пробежал волнистой полосой.

Вновь я ваш, товарные вагоны,
Злых костров косматое тепло,
Долгие ночные перегоны,
Мутное рассветное стекло,
Брови елок и сырой вороны
Против ветра тяжкое крыло!

Опущу я по туману
            Повода,
Укорять тебя не стану
            Никогда.
Над собою взять победу
            Нелегко, —
Если хочешь, я уеду
            Далеко.
Нас разлука не встревожит
            И во сне.
И не вспомнишь ты, быть может,
            Обо мне.
Проживешь светло и строго
            Весь свой путь.
Мне же вольная дорога
            Ляжет в грудь.
Я пойду широкой рожью
            В тот простор,
Где река легла к подножью
            Синих гор.
Я в ручьях на косогоре
            Смою боль
И вдохну всей грудью море —
            Синь и соль!

Ничего я не прошу у неба,
Ни о чем не думаю, пока
Жизнь моя черствее корки хлеба
И синей кобылья молока.

Каждый день, пуская вороного,
Я считаю звезды у костра,
Каждый день горчит мне душу снова
Тот же ветер, что гулял вчера,

Горных пастбищ пестрое убранство
Розовеет в медленной пыли,
Вот оно — овечье постоянство,
Грудь и скулы матери-земли.

Всё отдать, всё выветрить, остаться,
Как ковыль, летучим и сухим,
Над чужой кибиткою качаться
Или плыть, как бесприютный дым…

В кочевой неудержимой смене
Что осталось от веков и стран?
Облака, да голубые тени,
Да холмов верблюжий караван…

Встречают нас собаки
За ближним поворотом,
Невидимая ветка
Хлестнула по лицу,
Зевнули с долгим скрипом
Тяжелые ворота,
И бричка подкатила
К намокшему крыльцу.

Пока над самоваром
Распарят нам галеты
И яблок пропеченных
Дадут сковороду,
Смотрю на полушубки,
На ружья и планшеты,
На мокрые платаны
В разбуженном саду.

«Ну, как дела на базе?»
— «Вот письма. Завтра в горы!
И надо торопиться.
Подъем к шести часам!
Кончайте чай, ребята!
Оставьте разговоры,
Задания и карты
Я приготовлю сам».

Еще чуть слышно ноет
Разбитое колено,
На сеновале шепот —
Девичий сонный вздор,
А я, как в память детства,
Проваливаюсь в сено,
И чертят небо звезды,
Летящие во двор.

Сегодня утром в горы,
Чуть зорька тьму разгонит,
За розовою медью,
За голубым свинцом!
Сегодня утром в горы!..
Оседланные кони
Храпят, звеня подковой,
И сотрясают дом.

Во сне моем ущелья
Сдвигаются, как тени,
Шурфами, как иголкой,
Истыкана руда.
Сегодня утром в горы,
В пласты месторождений,
Где струями с откоса
Изогнута вода.

От лекций и зачетов,
От книжного азарта —
К палатке в горных склонах
С подножною грозой,
Чтоб расступились горы,
Чтоб обновлялась карта,
Чтоб все раскрыл нам тайны
В веках палеозой!

Ах, какая у меня пиала!
Всем красавица бокастая взяла.

На груди у ней — прохожий, дивись! —
Две фаянсовые розы сплелись,

И горячие ласкают струи
Растопыренные пальцы мои.

Мой зеленый чай прозрачен, как мед,
В нем стоячая чаинка плывет.

А на донышке — камыш и луна,
Чтобы радость выпивалась до дна.

Если в пиалу мою налить вино,
Станет розовым, как небо, оно.

Если горного ручья зачерпнуть —
Будет весело усы окунуть.

Если пенного плеснуть кумыса —
Заплетется вокруг сердца коса,

А коль девушку захочешь забыть —
Отодвинь ее, не надо пить!

Потому что на фаянсе дна
Захохочет над тобой она,

И придется от сухой тоски
Пиалу мою разбить в куски!