Аделаида Герцык - Стихотворения 1910-1916 годов

На лужайке, раскинув руки,
Лежу. Блаженная лень.
Догорают слова разлуки…
Сегодня Троицын день.
Я одна, и в душе веселье,
Уехал горестный друг.
Это — девья лесная келья.
Березы поют вокруг.
Отчего ничего не надо,
Когда весна и — одна?
Сквозь зеленых ветвей преграду
Дорога в небо видна.
Я смогу ль пребыть весенней,
Когда мой князь и жених
Возвратится, не став смиренней,
Из трудных браней мужских?
Ах, не быть ни женой, ни девой,
Расти и таять, как тень,
Прославляя своим напевом
Зеленый Троицын день.

Я дошла до соснового скита
Среди тесных, высоких крыш,
На меня, грозою омыта,
Дышала смолистая тишь.
Холодели вечерние тени,
Подходили неслышной толпой,
Поднимались, крестясь, на ступени.
Я прижалась к окну за стеной.
Там вечернее шло служение,
Разгорелся, туманился взгляд,
Было страшно от синих курений
И от близости Божьих врат.
И на миг сердцу стала внятна
Вся бездонность моих потерь.
Молодой и бледный привратник
Затворил тяжелую дверь.
По тропе моей горной, утешной
Я иду из желанной страны,
Унося в руке своей грешной
Только ветку Господней сосны.

Ты хочешь воли темной и дремучей,
Твой дух смущен, коснувшися души чужой,
И кажется тебе изменой и игрой
Случайный миг душевного созвучья.
В пустыне одинокой и зыбучей,
Не зная отдыха, в себе затаена,
Душа твоя сгустится пламенною тучей
И изольется вдруг потоками дождя.
Иди ж туда, куда зовет тебя твой гений,
Питайся родником своим, средь всех одна,
Никто не перейдет черту твоих владений.
Но чую, что, когда засветит вновь весна,
За этой ночью тайных дерзновений
Сведет нас вновь, волнуя, тишина.

Печально начатый, печальный день,
Как пронесу тебя сквозь блеклые поляны?
Твоим ланитам как верну румяна?
Сотру ли скорбную с них тень?
Ограблен ты безверием моим
С утра. И вот бредешь, увялый,
Согбенный старец и усталый,
Еще не бывши молодым.
Слежу за гибелью твоей смущенно,
А мелкий дождик сеет полусонно.

Он здесь, но я Его не слышу,
От сердца Лик Его сокрыт,
Мне в душу Дух Его не дышит,
И Он со мной не говорит.
Он отлучил от единенья,
Отринул от священных стен.
Возжажди, дух мой, униженья
И возлюби свой горький плен.
Глаза отвыкли от моленья,
Уста не помнят Божьих слов.
И вянут в горестном забвеньи
Мои цветы — Его садов.
Внемлю, как тяжкие удары
Смыкают цепи бытия,
И жду — какой последней карой
Воспламенится ночь моя.

Прихожу я в тихую свою обитель,
Приношу свое слепое сердце
И сажусь одна, от всех сокрыта,
Дожидаться друга одноверца.
Он придет ли? Нет? На пир незваный…
Для него убрать бы эту келью,
Постелить покров бы тонко-бранный,
Угостить его на новоселье.
Ничего для друга не готово,
Ни речей приветных, ни покоя,
Только сердце ждет его без слова
И горит, и плачется, слепое.
И уста неслышно шепчут что-то,
И зовут кого-то издалече.
Отворитесь, крепкие ворота!
Засветитесь, сладостные речи!..
Покидаю тихую свою обитель,
Не дождавшись друга дорогого…
Не услышав сладостного зова.

Каждый день я душу в поле высылаю
На простор широкий, в золотые дали,
Ты пойди, покличь на чистом поле,
Погляди, нейдет ли друг твой милый.
«Ах, не нудь меня, пожди, пойду я ночью,
Мне в ночи посветят Божьи звезды,
Я в тиши ночной услышу лучше,
Где мой милый от меня таится.
Припаду к земному изголовью,
Заслужу его своей любовью…»
Как наступит ночь; она бредет неслышно,
Припадает ухом к влажным травам,
Поднимает очи к тайне неба
И сиротно кличет кликом позабытым
Там, за черной пашней и за буйным житом.

У меня были женские, теплые руки,
Теперь они стали холодные.
Были разные встречи и боли разлуки,
И сердце заклинало несвободное.
Но давно отгорели мои заклинания.
Все, что бывает, — мне жизнью даровано,
Я ни на кого не смотрю с ожиданием,
Не говорю никому речей взволнованных.
Но мне кажется, что жить так дольше не стоит,
И боль во мне неизлечимая,—
Ко мне не подойдет, меня не укроет,
Самое святое, любимое.

Благодарю Тебя, что Ты меня оставил
С одним Тобой,
Что нет друзей, родных, что этот мир лукавый
Отвергнут мной,
Что я сижу одна на каменной ступени
— Безмолвен сад —
И устремлен недвижно в ночные тени
Горящий взгляд.
Что близкие мои не видят, как мне больно,
Но видишь Ты.
Пускай невнятно мне небесное веленье
И голос Твой,
Благодарю Тебя за эту ночь смиренья
С одним Тобой.

Благослови меня служить Тебе словами,—
Я, кроме слов, не знаю ничего —
Играя, их сплетать причудливо венками
Во имя светлое Твое.
Пошли меня слугой в далекие державы
И засвети передо мной свой Лик.
В веселии моем — увидят Твою славу,
И в немощи моей — как Ты велик.
Дозволь, чтоб песнь моя казалась мне забавой,
А дух сгорал в любви к Тебе — дозволь!
Пока не тронешь Ты души моей бесправой,
Слова немеют в тягости неволь,
А в сердце стыд и горестны боль.

Я хочу остаться к Тебе поближе,
Чтобы всякий час услыхать Твой голос,
Мои руки бисер жемчужный нижут,
Перевить им пышный, зернистый колос.
Этот колос поле Тебе напомнит,
Он, как злак в земле, в моих косах темных.
И одну лишь лилию с горных склонов
Я заткну за пояс, за шнур плетеный.
Твой любимый цвет — голубой и белый,
Твоя Мать, я знаю, его носила.
Видишь, я такой же хитон надела,
Рукавом широким себя прикрыла.
У пречистых ног я сажусь, стихая,
Ярким светом в сердце горит виденье.
Ты любил Марию, но честь благая
Ведь и мне досталась в моем смиреньи.
Став рабой Твоей — стала я царицей,
Телом дева м и душой свободна.
Кипарисный дух от одежд струится…
Ты скажи — такой и Тебе угодна?

Он мне позволил не ведать тайное
И жить не помня, не жалея,
Сказал: пой песни свои случайные,
Я позову тебя позднее.
И я осталась здесь за оградою,
Близ отчего блуждаю дома —
Исполнен горькой мой дух усладою,
Все здесь изведано, знакомо.
Сыграю песню порой недлинную,
Сплету венок из маргариток.
Он мне позволил творить невинное,
Свернув и спрятав вещий свиток.
Смотрю на окна. Стою недвижимая
И знаю — ты неотвратимо:
Пока закрыто мне непостижимое
(Я вся во власти, в снах природы) —
Хочу — простое, но волю — тайное,
И медлю, торопить не смея…
Пытаюсь снова вязать случайное —
Он позовет меня позднее.

Дремлет поле вечернее, парное,
Рдея навстречу дням грядущим.
Стихает сердце прел ним благодарное,
Перед тихим, глубоким и ждущим—
Рядом желтые сжатые полосы,
Отгорев, полегли в смирении.
И ни шепота трав, ни птичьего голоса
В красном, немом озарении.
Священно поле в час повечерия.
И не нужно слов и моления…
Вся молитва в безбрежном, благом доверии
К небу и смерти, к земле и к рождению.