Джордж Байрон - Сарданапал

Дай с тебя стряхнуть мне спячку,
Пока мятеж тебя не пробудил.

Мятеж? Какой? И чей? Причина? Повод?
Я царь законный; род мой искони
Был царским. В чем я пред моим народом
Иль пред тобой виновен, что меня ты
Бранишь, а он бунтует?

В чем виновен
Ты предо мной — я умолчу.

Царицу,
Ты думаешь, я оскорбил?

Что ж думать?
Да, оскорбил!

Терпенье, князь! Послушай:
У ней — вся власть, весь блеск, присущий сану,
Почет, опека над наследным принцем,
Все блага, что царице надлежат.
Я стал ей мужем ради нужд престола,
Любил — как любит большинство мужей.
Но если вы считали, что я буду
С ней связан, как мужик халдейский с бабой, —
То вы людей, монархов и меня
Не знали.

Стоит ли нам спорить? Род наш
До жалоб не снисходит, а сестра
Ничьей любви не станет домогаться,
Хотя бы царской. И не примет страсти,
С распутными рабынями делимой.
Она молчит.

Что ж разговорчив брат?

Я — эхо всей империи твоей,
Чей трон непрочен под царем ленивым.

Рабы неблагодарные! Роптать,
Что я не лил их кровь, что не водил их
В пески пустыни дохнуть, их костями
Не убелял прибрежий топких Ганга,
Не истреблял мечом законов диких,
Не гнул их на постройке пирамид
Иль вавилонских стен!

Но это все
Достойней государя и народа,
Чем петь, плясать, блудить и пить, и тратить
Казну, и добродетель попирать.

И у меня заслуги есть: я за день
Два города построил — Анхиал[13]
И Тарс. А ведьма, бабушка моя,
Семирамида, жадная до крови, —
Она тотчас разрушила бы их!

Твои заслуги чту я: ради шутки
Два города воздвиг ты, осрамив
Их и себя постыдными стихами.

Себя! Да оба города не стоят
Стихов таких, клянусь Ваалом! Можешь
Бранить меня, мой нрав, мое правленье,
Но не стихи с их правдою святой!
Вот эта надпись, где в словах коротких
Оценена вся жизнь: «Сарданапал,
Сын Анасиндаракса, царь, построил
За день единый Анхиал и Тарс.
Ешь, пей, люби. Все прочее не стоит
Щелчка».[14]

Достойная мораль и мудрость,
Народу возвещенная царем!

Ну да! Прочесть хотел бы ты иное:
«Страшись царя; плати в его казну;
Служи в его фалангах; жертвуй кровью;
Пади во прах, встань и ступай: трудись».
Или такое: «Царь Сарданапал
Здесь умертвил своих врагов сто тысяч;
Вот их гроба — его трофей». Но это
Воителям оставлю я. С меня
Довольно, если подданным моим
Гнет жизни облегчу и дам в могилу
Сойти без воплей. Вольности мои
Народу не запретны. Все мы люди.

Твоих отцов — богами чтили…

В прахе
Могильном, где ни смертных, ни богов!
Оставь твердить об этом! Черви — боги;
По крайней мере кормятся богами
И дохнут, все сожрав, А боги предки —
Простые люди. Вот я — их потомок;
Во мне — одно земное и ни капли
Божественного; разве только склонность,
Тебе столь неприятная: любить,
Быть милосердным и безумства ближних
Прощать, а также (человечья слабость) —
Свои.

Увы! Подписан приговор
Великой, несравненной Ниневии!
О горе, горе!

Что тебя страшит?

Тебя враги подстерегают. Буря
Вот-вот ударит и сметет тебя,
Твой трон и нас! И для потомков Бэла[15]
Все нынешнее станет прошлым завтра.

Чего ж бояться нам?

Измены дерзкой,
Тебе силки расставившей. Но можно
Еще спастись. Уполномочь меня
Печатью царской на борьбу с крамолой,
И головы твоих врагов сложу я
К твоим ногам.

Так… Много?

Что считать,
Когда твоей грозят? Дай власть мне; дай
Твою печать и вверь мне остальное.

Нет, жизнь людей не принесу я в жертву.
Жизнь отнимая, мы не знаем — что мы
Даем и что берем.

И ты не хочешь
Взять жизнь врага, грозящего твоей?

Вопрос нелегкий. Все же отвечу: нет!
Нельзя без казней разве? Но кого ты
Подозреваешь? Заключи под стражу.

Не спрашивай, прошу тебя; не то
Ответ мой побежит в толпе болтливой
Твоих любовниц, облетит дворец,
Проникнет в город, и тогда — пропало.
Доверься мне.

Доверюсь, как всегда.
Возьми печать.

Еще прошу…

О чем?

Пир отменить, назначенный на полночь
В беседке над Евфратом.

Отменить?!
Нет! Хоть бы все мятежники сошлись!
Пускай приходят с мерзостью любою —
Не отступлю! Из-за стола не встану
Ни мигом раньше, кубка не отвергну,
Ни розой меньше не возьму, ни часом
Не сокращу веселья! Не боюсь!

Но ты б вооружился, если надо?

Пожалуй. У меня прекрасный панцирь
И меч, закалки той же; лук и дротик,
Что и Немвроду подошли б, — немного
Тяжеловаты, но удобны. Кстати:
Как я давно не пользовался ими,
Хоть на охоте! Ты их видел, брат?

Да время ли для вздора и фантазий!
Возьмешь оружье в должный час?

Возьму ли?
О, если чернь нельзя ничем полегче
Смирить — за меч возьмусь, пока она
Не взмолится, чтоб он стал прялкой!

Люди
Твердят, что прялкой стал твой скипетр.

Ложь!
Но пусть. У древних греков, о которых
Рабыни мне поют, болтали то же
О первом их герое, о Геракле,
Омфалу полюбившем.[16] Видишь: чернь
Всегда и всюду рада клеветать,
Чтобы царей унизить.

Не болтали
Такого о твоих отцах.

Не смели.
Труд и война уделом были их.
И цепь они на латы лишь сменяли.
Теперь у них — мир, и досуг, и воля
Пить и орать. Пускай! Мне все равно.
Одной улыбки девушки прекрасной
Я не отдам за все восторги черни,
Венчающей ничтожных! Что мне в реве
Презренных стад отъевшихся, чтоб я
Ценил их мерзкие хвалы иль дерзкой
Боялся брани?

Это люди — сам ты
Сказал, сердца их…

И у псов сердца,
Но лучше, ибо преданней. Но к делу.
Ты взял печать; коль вправду будет бунт,
Уйми его, но не жестоко, если
Не вынудят. Мне гадко причинять
Или, терпеть страданье. Мы и так —
И раб ничтожный, и монарх великий —
Страдаем вдоволь; груз природных бедствий
Не прибавлять друг другу мы должны,
А облегчать взаимно роковое
Возмездье, отягчающее жизнь.
Им это неизвестно или чуждо.
Я сделал все, чтоб легче было им:
Я войн не вел, я не вводил налогов,
Я не вторгался в их домашний быт,
Я позволял им жить по их желанью
И сам так жил.

Но забывал о долге
Царя; вот и кричат они, что ты
Быть государем неспособен.

Ложь!
К несчастью, я лишь к этому и годен,
Не то последний бы мидиец мог
Меня сменить.

И есть один мидиец,
Задумавший такое.

Ты о чем?
Ты — скрытен; ты вопросов не желаешь,
А я не любопытен. Действуй сам;
Коль нужно будет, окажу поддержку,
Все утвержу. Никто сильней меня
Не жаждал править мирными и мирно;
Но если гнев разбудят мой, то лучше б
Им грозного Немврода воскресить,
«Великого Охотника»! Все царство
Я превращу в загон, травя зверей,
Кто были, но не пожелали быть
Людьми! Они во мне иное видят.
Не то, что есть; но если стану тем,
Кого им надо — худшее свершится,
И пусть самих себя благодарят!

Что? проняло?

Кого ж неблагодарность
Не проняла б?

Отвечу делом я.
Храни в душе проснувшуюся силу,
Она дремала, но не умерла,
И ты свой трон еще прославить можешь
И полновластно царствовать! Прощай.

Прощай! Ушел с моим кольцом на пальце,
Заменой скипетра. Он так же крут,
Как я уступчив. Но рабам мятежным
Нужна узда!.. Не знаю, в чем опасность.
Но он открыл, пусть он и устранит.
Ужели жизнь, столь краткую, мне тратить,
Чтоб охранять ее от сокращенья?
Она того не стоит. Это значит —
До смерти смерть; жить, опасаясь смерти,
Ища мятеж, подозревая близких
За близость их, а дальних за далекость.
Но если им дано меня смести
С лица земли и с трона — что такое
Трон и земля здесь на земле? Я жил,
Любил и образ множил мой; а смерть —
Такое же естественное дело,
Как этот вздор. Да, я не лил морями
Кровь, чтобы имя превратить мое
В синоним смерти, ужаса и славы,
Но не раскаиваюсь, жизнь моя —
В любви. И если кровь пролить я должен,
То — против воли. До сих пор ни капли
Не вытекало из ассирийских жил
Из-за меня: гроша я не истратил
Из всей казны на то, что хоть слезы
Могло бы стоить подданным моим.
Их я берег — и стал им ненавистен,
Не угнетал — и вот растет мятеж.
О люди! Им коса нужна, не скипетр;
Косить их нужно, как траву, не то
Взойдет бурьян и жатва недовольства
Гнилая почву тучную отравит
И житницу в пустыню превратит!..
Не стоит размышлять! Эй, кто там!