Джордж Байрон - Сарданапал

Вовеки жить царю!

Ни часом дольше,
Чем он любить способен. Ненавижу
Такой язык: жизнь делает он ложью,
Прах вечностью маня! Ну, Панья, быстро.

Мне Салемен велел возобновить
Его мольбу к царю: хотя б сегодня
Дворца не покидать; он, возвратясь,
Даст объясненья смелости своей,
Которые, быть может, оправдают
Его вмешательство.

Я, значит, в клетке?
Уже в плену я? Мне запретен воздух?
Ответишь Салемену: хоть бы вся
Ассирия бурлила мятежом
Вкруг этих стен, — я выйду!

Повинуюсь,
Но…

Выслушай, властитель! Много дней
И месяцев провел ты в сладкой неге
В глуби дворца, ни разу не представ
Перед народом, рвущимся к царю;
Ему не показался ты; сатрапов
Не проверял; богам не поклонялся;
Оставил все на произвол судьбы;
И все в стране — все, кроме зла, — уснуло!
И ты не хочешь день еще помедлить —
Лишь день, который, может быть, спасет?
Немногим верным не подаришь суток —
Для них, для предков, для себя, для малых
Наследников твоих?

Она права.
Князь Салемен так торопил меня
Предстать перед твоим священным ликом,
Что я дерзну к ее словам добавить
Мой слабый голос.

Нет!

Но для спасенья
Страны твоей!

Оставь!

Для всех, кто верен
Престолу, кто сомкнутся вкруг тебя
С твоей семьей!

Все это бредни. Где
И в чем опасность? Это Салемен
Придумал — показать свое усердье
И доказать, сколь он необходим.

Внемли совету, всем святым молю!

Дела на завтра.

Или смерть сегодня.

Так пусть придет нежданно — средь веселья
И нежности, восторгов и любви!
Не лучше ль пасть, как сорванная роза,
Чем вянуть?

Так. Ты непреклонен. Ради
Спасения всего, что всех царей
В былом на подвиг звало, — не отложишь
Ничтожный пир?

Нет.

Ну, а для меня?
Для моего спасенья?

Твоего?
О Мирра!

Первый дар, что я прошу!

Да, да! Возьми, хоть ты просила б царство!..
Для твоего спасенья — да! Ну, Панья,
Ты слышал? Прочь!

Иду!

Мне странно, Мирра:
Что вызвало настойчивость твою?

Страх за тебя. Ведь ясно, что не стал бы
Князь, родственник твой, требовать так много,
Не будь опасность велика.

Но если
Я не боюсь, чего тебе бояться?

Коль ты бесстрашен, за тебя боюсь!

Ты завтра этим страхам посмеешься.

Или, случись беда, сойду в обитель,
Где нету слез; и это лучше смеха,
А ты?

Царем, как прежде, буду.

Где?

Там, где Ваал, Немврод, Семирамида.
Здесь я один, там буду с ними. Рок
Мне царство дал; пусть он и уничтожит;
Но буду лишь царем или ничем?
Низложенным не стану!

Будь и раньше
Таким ты — кто б дерзнул восстать?

А кто
Дерзает?

Ты кого подозреваешь?

Подозревать? На то шпионы. Что же
Мы тратим драгоценные минуты
На страх пустой, на болтовню? Рабы!
Для пира приготовить зал Немврода!
Уж если мне тюрьмою стал дворец,
Пусть нам в цепях не будет скучно! Если
Нельзя к Евфрату, в летний павильон
На берегах его прекрасных, здесь нам
Ничто уж не грозит. Эй, кто там? Слуги!

Чем он мне мил? Одних героев любят
В моей стране. Но нет отчизны мне:
Рабе — лишь цепи!.. Да, его люблю я,
И нет звена в оковах тяжелей
Любви без уваженья. Но — что делать!
Он лишь в любви нуждаться будет вскоре
И не найдет. Его теперь покинуть —
Подлей, чем свергнуть с высоты престола
(Что подвигом в моей стране сочли б).
Но это все — не для меня. Когда б я
Спасла его, то крепче полюбила б
Себя, мне это нужно: я ведь пала,
Любя изнеженного иноземца.
Но вижу: он дороже мне, поскольку
Он ненавистен варварам своим,
Врагам всего, в чем дух и кровь Эллады.
Вдохни в него я тот порыв, с которым
Фригийцы бились столько лет в теснине
Меж морем и Пергамом, — он попрал бы
Свою орду и восторжествовал!
Меня он любит, я — его; рабыня —
Хозяина; освободить его
Желаю от пороков. А не выйдет,
Не научу, как править — есть еще
Пути к свободе: научу, как должен
Царь уходить с престола! Но нельзя мне
С ним расстаться!..

Заходит солнце и как будто медлит,
К империи последний взор клоня!
Какой багрец средь облаков сгущенных,
Предвестье крови!.. Если не напрасно
Я наблюдал за вами, шар закатный
И звезды восходящие, читая
Веленья ваши, от которых Время
Само дрожит, неся судьбу народов, —
Последний час Ассирии пробил!
Как тихо! Не землетрясенье — вестник
Великого крушенья, а закат.
Далекий диск халдею-звездочету —
Нетленная страница, где написан
Конец того, что мнилось бесконечным…
О солнце! Ты, оракул верный жизни,
Источник жизни, символ божества,
Создавшего ее, — зачем вещаешь
Ты лишь беду? Зачем не возвестишь
Рожденья дней, достойных твоего
Всеславного из недр морских восхода?
Что не сверкнешь надеждой дням грядущим,
Луч гнева нам кидая? О, внемли!
Я твой поклонник, жрец твой и слуга;
Я созерцал восходы и закаты
И взор склонял перед лучом полдневным,
Не смея глянуть; я встречал тебя
И провожал; тебе молился; жертвы
Тебе сжигал; читал в тебе; страшился
И вопрошал, и ты мне отвечало,
Но лишь одним; я говорю, а ты
Уходишь, — не познанье, а красу
Восторженному западу оставив,
Пир славы умирающей!.. А что же
Такое — смерть прекрасная? Закат.
И счастлив тот, кто, умирая, будет
С богами схож!..

Что так ушел в молитвы,
Белез? Иль хочешь проследить за богом,
Сходящим в мир еще безвестных дней?
У нас — ночное дело; ночь приходит.

Но не прошла.

Пройдет; а мы готовы.

Да. Если бы прошла!

Пророк не верит,
Хоть звезды о победе говорят?

Тревожит не победа — победитель.

Гадай как хочешь. У меня же столько
Блестящих пик, что все твои планеты
Померкнут. Нас ничем уж не сломить.
Женоподобный царь (а это хуже,
Чем женщина) — все на реке, в кругу
Своих наложниц. На ночь в павильоне
Назначен пир. И первый кубок царский
Последним будет в племени Немврода.

А племя было мощное.

Одрябло.
Но мы исправим дело.

Ты уверен?

Их первый был скотником; я — воин;
Кого ж бояться?

Воина.

Пожалуй,
Жреца скорей? Но, с мыслями такими,
Не лучше ли гаремного царя
Нам сохранить? Зачем дразнил меня?
Зачем втянул в твой заговор — да, твой,
Не менее чем мой!

Взгляни на небо.

Гляжу.

Что видишь?

Нежный сумрак летний
И сонмы звезд.

Средь них одна — всех раньше
Зажглась и ярче, и трепещет, будто
Покинуть хочет голубой эфир.

И что ж?

Она твоей судьбою правит.

Моя звезда вот в этих ножнах; если
Она сверкнет — затмится блеск планет!
Подумаем, что делать, чтоб свершились
Вещанья звезд. Мы, победив, воздвигнем
Им алтари, дадим жрецов; ты будешь
Архижрецом какого хочешь бога.
Ведь боги, я заметил, справедливы
И храбрых чтут за набожных.

И также
Наоборот. Видал ли ты, чтоб я
Бежал из боя?

Нет; я знаю: в битвах,
Как вавилонский вождь, ты столь же тверд,
Сколь опытен как жрец халдейский. Хочешь
Теперь забыть в себе жреца и стать
Бойцом?

И совместить могу.

Тем лучше.
Но я почти стыжусь, что нам придется
Так мало делать. С бабами сражаться —
Позор для победителя. Свалить
Отважного свирепого тирана,
Схватиться с ним, скрестив клинки — вот в этом
Геройство, победишь или падешь.
Но меч поднять на этого червя,
Услышать писк…

Не прав ты. В нем найдется
Кой-что. Борьбы тебе не избежать.
Но будь он и червем, его гвардейцы
Отважны, и ведет их Салемен,
Холодный, властный.

Им не устоять.

Но почему? Они — бойцы.

Конечно:
И лишь боец вождем их должен быть.

Но Салемен — боец.

А царь — нисколько
К тому же князь, из-за сестры, не терпит
Изнеженного властелина. Разве
Хоть раз его видал ты на пирах?

Нет; но в совете он всегда.

И вечно
Осмеян: не довольно ль, чтобы стать
Мятежником? На троне — шут; сестра —
Унижена; сам он — оттолкнут. Мы ведь
Мстим за него.

Ему бы мысль такую
Внушить! Но — трудно.

А нельзя ль его
Прощупать?

Что ж, в удобную минуту.