ВОЗНИКАЮТ ЖЕЛАННЫЕ ЛИЦА
Наши дочери ныне девицы,
Наши парни ушли за порог.
Что ж, теперь-то, пожалуй, влюбиться
Наступает нам истинный срок.
Годы дыбились громом и дымом,
И в крутой круговерти труда
Уделяли мы людям любимым…
Что мы им уделяли тогда?..
В грозном грохоте маршей и песен,
Где и собственный значился стих,
Возводили мы грады и веси
По приказу райкомов своих.
Ах, походов холодные каши,
Ах, морозные слезы из глаз!
Как ругали нас женщины наши,
Как они тосковали о нас!
…Возникают желанные лица
В перепутьях осенних дорог.
Что ж, теперь-то, пожалуй, влюбиться
Наступает нам истинный срок.
НЕ СПОРЬ С ГЛУПЦАМИ ПОНАПРАСНУ
Не спорь с глупцами понапрасну,
До срока молодость не тронь,
Но помни: прежде, чем погаснуть,
На миг взметается огонь.
И в том полете умиранья,
И в глубь упрятанной тоски
Он воспаряет над мирами,
Он торжествует по-мужски.
Пусть ухмыльнется кто-то: «Бредни…»,
Есть упоение, заметь,
Своим дыханием последним
Еще живущее согреть.
Земли немая нищета…
Леса́ молчат навстречу бою.
У пулеметного щита
Трубач с холодною трубою.
Во тьме вмерзал губами в медь,
Бежал вперед под ярым градом,
Чтоб первым смерть преодолеть
Иль умереть с бойцами рядом.
Возьми слова, переиначь,
Но дело остается делом, —
Ты звал на подвиги трубач,
Я сам не трус и верю смелым.
Я верю слову и свинцу,
Что пробивают путь во мраке.
Я верю нашему певцу
В бою. На линии атаки.
Карельский фронт, январь 1940
Ржавеет каска на могиле.
Бежит дорожка к блиндажу.
…Мы под одним накатом жили,
Мы из одной жестянки пили…
Что я жене его скажу?..
НА ФАНЕРНОЙ ДОЩЕЧКЕ КАРАКУЛИ
На фанерной дощечке каракули
Ни вьюга, ни дождь не смыли:
«Все красноармейцы плакали,
Когда ее хоронили…»
Мы в разведку уходили.
Ты сказал мне побратим:
— Дело сделаем мы, или
Богу душу отдадим.
Я тебе тогда ответил:
— Это славно и по мне —
Походить на белом свете
Не в обозе, а в огне.
Пули ныли, будто улей,
Мчалась снежная река,
И ползли мы через пули,
Неприцельные пока.
И в начальном этом деле,
Миновав передний край,
Так мы оба пропотели,
Что хоть каски выжимай.
Наши пули рвались роем,
Били мы из ППШа,
Что ж, на то разведка боем —
На кон ставится душа.
Я врага не буду хаять,
Он стрелял по нас ладом,
И пылала ночь лихая,
Ночь, закованная льдом.
Уползали мы в ометы,
Усмехались: «Догони…»,
Засекали пулеметы,
Орудийные огни.
Артиллерией отпеты
На передней полосе,
Санитарные пакеты
Израсходовали все.
Ты тащил меня из боя,
Горевал: «Хотя б глоток…»
Ликовал: «А мы с тобою
Дело сделали, браток.
В медсанбате, как у бати,
И покуришь, и попьешь,
И поплачешь на кровати,
Коль от боли невтерпеж».
Оклемался я и кое-как
Вижу: печь… в палатке дым…
И мигает мне на койке
В красной марле побратим.
…Громыхает канонада,
И на рать уходит рать.
Смерть вокруг. Кому-то надо
За Россию умирать.
СЛОЖИЛ БЫ СТРОЧКУ И СБЕРЕГ
Сложил бы строчку и сберег,
Знал цену каждому словечку,
Когда б привал на малый срок,
Когда б коптилку или свечку.
Но ничего в дороге нет.
Визжат, давясь песком, снаряды.
Слепой холодный свет ракет
Колеблется от канонады.
Толпой за нами смерть по следу
И слово — пуле и штыку, —
Но только так берут победу,
И добывают так строку.
Северо-Западный фронт, июнь 1941
МЫ ШЛИ НАЗАД, БЛЕДНЫ ОТ ГНЕВА
Мы шли назад, бледны от гнева.
Штыки в крови. Нагрет металл.
И пепел хлеба, пепел хлеба
В глазах угрюмых оседал.
Мы шли назад. А к нам из тыла
Спешили в черный этот час
Урала яростная сила,
Твоя уверенность, Кузбасс.
Гремят гранаты, бесноваты,
И душу тяжелит вина —
Мы пятимся… Но даль расплаты
Полуослепшим нам — видна…
Стоим в окопах у Ловати.
Почти в траншеи бьет волна.
В ознобе взрывов на закате
Река угрюма и мутна.
Ей долго быть чертою синей
На картах Ставки и штабных,
Пока врагов не опрокинем,
Пока не вдавим в землю их.
Солдату высшая награда,
Чтоб ты струилась, широка, —
И не рубеж, и не преграда,
А просто — синяя река,
В которой мирно мокнут сети,
Куда, уздечкою звеня,
Приходит мальчик на рассвете
Поить колхозного коня.
Мы жили с ним в блиндажике-землянке,
На сене спали у костра вдвоем,
Ползли сквозь ночь по выжженной полянке,
Издерганной винтовочным огнем.
Бежали, задыхаясь, на рассвете
За танками ревущими, в огне.
Глотая слезы, видели, как дети
Без плача умирают на войне.
…Благословен тот лес на перевале,
Сырой блиндаж с коптилкой у виска,
Где он слагал стихи, которых ждали
Идущие под пулями войска.
В БЕСКРОВНОМ ПЛАМЕНИ РАССВЕТА
В бескровном пламени рассвета
Поля пусты, земля в золе,
В огне боев сгорело лето
На этой северной земле.
Дома истерзаны войною,
И смерть обыденно близка,
И голый тополь над стеною,
Как жало ржавого штыка.
За черным остовом завода
Тропа опальная пуста,
И пенят масляную воду
Быки разбитого моста.
Здесь враг прошел. Пожаром веет.
И в горле — ярости комок.
Кто ненавидеть не умеет,
Тот никогда любить не мог.
Северо-Западный фронт, 1941
БЛЕСТИТ НА ТРАВКЕ ПЕРВЫЙ ИНЕЙ
Блестит на травке первый иней,
Трещит легонько ломкий лед.
На горизонте небо сине,
Уходят летчики в полет.
Иной и шутит, и беспечен,
Как будто гладкий выпал путь,
А он уж пулею примечен,
Ему и дня не протянуть.
Мне говорят: «Зачем лукавить?
Пусть каждый будет сам собой, —
Судьба солдата не легка ведь,
Так не заигрывай с судьбой…»
И все ж — да славится бравада,
Хоть не проста она вдвойне:
Ведь жить-то надо, драться надо,
И на войне — как на войне!
НЕ ТО… НЕ ТО… Я ЗНАЮ САМ…
Не то… не то… Я знаю сам…
Опять на травах сплю ежовых,
И ковыляет по лесам
Дорога в язвах и ожогах.
Не то сказал… Не так ушел…
А гром и злобен, и огромен,
А над войною воздух желт,
И тучи черные багровы.
И в пулеметных лентах Русь,
Врагам не отдана на травлю.
…Прости меня. Даст бог, вернусь —
Все доскажу и все поправлю.
ШИНЕЛЬ БОЙЦА ОТ СНЕГА ЗАДУБЕЛА
