Борис Верховцев - Норматив

На днях, читал я, киллера поймали
Недалеко от Карловых от Вар:
Открыл контору «Фото на эмали»,
Хотел, шельмец, двойной иметь навар.

Оставив первобытные замашки,
Цени жену, работой не гнобя:
Плевать, что не погладила рубашки,
Важнее, чтобы гладила тебя.

К креативным своим проявлениям
Подходите, ребята, с умом:
Лучше сдохнуть непризнанным гением,
Чем прожить общепризнанным чмом.

Язык наш мощен, спору нет —
Теперь грозить мы будем шведам
Помимо ядерных ракет
Ещё «преведом» и «медведом».

Любовь, друзья, такая птица,
Когда не естся и не спится,
И увлажняется ресница,
И разум катится во тьму,
И это только потому
Что просто некая девица
С тобой лишь изредка резвится,
А ночевать идёт к нему…

Если есть в кармане пачка сигарет,
А валюты — хоть весь город одень,
То тогда, конечно, прав был поэт:
Всё неплохо на сегодняшний день.

Я тут на днях повстречал в Эрмитаже
Даму с собачкой — и в гости скорее,
К даме, клянусь, не притронулся даже —
Это не принято в нашей Корее.

В четыре строчки высказать идею
Задачка, скажем прямо, ещё та:
Не потому, что мыслей не имею,
А потому, что места не хвата…

Я спросил эстрадную звездищу:
«Кто Вам подбирал репертуар?»
«Пьер Карден. По дружески. За тыщу»…
Вот что значит грамотный пиар!

Мной двигал в момент раздробленья на стружки
Противной и вредной соседской старушки
Не умысел злобный, а просто прикол,
Прошу этот факт занести в протокол!

Я читаю перед сном про Геракла,
Ты читаешь перед сном про Софокла —
У меня чтоб хорошенько набрякло,
У тебя чтоб хорошенько намокло.

Всё невечно, я тоже накроюсь,
В лица недругам правду скажу,
Попрощаюсь, побреюсь, помоюсь,
На кушетку себя положу.

И запрыгнет в мой сектор приватный,
Радость встречи не в силах постичь,
Симпатичный такой, аккуратный,
Церебральный такой паралич.

Наверно это удивит кого-то,
Но я не столько счастлив, сколько хвор:
Поэт, ребятки, это не работа,
Поэт, ребятки, это — приговор…

Где ты теперь, неистовый герой?
Тебя теперь захочешь — не найдёшь,
Ты как вагон, наполненный икрой —
Цена — до неба, пользы — ни на грош.

В глазах твоих нездешняя тоска,
А мысли здравой нету ни рожна,
И боль твоя мне больше не близка,
И смерть твоя мне вовсе не страшна.

Умри, урод, в реальности иной,
Не строй мне рожи, мать твою едрить,
Не знаю, как тебе теперь со мной,
А мне тебя противно даже брить…

Живёт в моём доме парень,
Не лодырь, не жмот, не гад,
И внешне вполне нормален,
И внутренне вроде богат.

Но только вот грустно парню,
И часто мне стал пенять,
Что он-де попал на псарню,
Где парня не могут понять.

Везде он со мною вместе,
Он брызжет в меня слюной,
Нальёт перед сном по двести
И в спальню плетётся за мной.

А утром пьёт чай неспешно,
Весь мир, говорит — бардак…
А парень тот — я, конечно…
А ты что подумал, мудак?

Когда май траблс симд соу фар эуэй,
Я жить старался лайк зэ уэй ай ду —
В ладу с собой, энд дид ит май уэй,
Стэйруэй ту хэвэн строя на ходу.

Ты лайт май файр смогла внутри меня,
А я эназер брик был ин зэ уолл,
Стрэйт фром зэ харт любовь к тебе храня,
«Ай лав ю» говорил когда джаст колл.

Но сэтисфэкшен получив сполна,
Теперь вступил я в лоунли хартс клаб бэнд,
Не стрэйнджерс ин зэ найт мы ни хрена,
Энд зис из, моя милая, зэ энд…

Протянуло солнце нити,
К размышлениям склоня…
Подскажите, объясните,
Что моё вокруг меня?

Не свои сгибая ноги,
Я, аванс пропив не мой,
По не собственной дороге
Не к себе иду домой.

Не по мне распахлась роза
В ботаническом саду,
Не со мной поёт Глюкоза
В наркотическом бреду.

Не мои у моря дачки,
И яхтклуб, увы, не мой,
Не моей скупой подачки
Ждёт в метро глухонемой.

Я кричу на всю планету —
Крик взорвался и затих…
Моего тут вовсе нету,
Только я да этот стих… 

Большая жизнь проходит стороной,
Легко, с задором, в радостном кульбите
Летит бесшумный спутник по орбите
Со скоростью ужасно неземной.

За премией бежит лауреат,
У кульмана столпились инженеры,
В театрах ставят громкие премьеры —
Премьер берёт билеты в первый ряд.

Банкиры покупают корабли,
Студенты путешествуют по миру,
А мой Орфей наяривает Лиру,
Невольно отрываясь от земли.

Он голоден, он зол, он без штанов,
Но истина проста и непреложна,
И со стены вздыхают безнадёжно
Иртеньев, Губерман и Иванов.

«Откуда темы Вы берёте?» —
Спросил один меня в письме,
«Сдаётся мне, вы просто врёте,
Купая мир в сплошном дерьме.

Я — токарь высшего разряда,
Ни дать, ни взять — рабочий класс,
И заливать мне тут не надо,
Я знаю жизнь не хуже Вас.

И я вот этими руками
Побольше пользы приношу,
Чем идиотскими стишками,
Которых сроду не пишу!»

Я написал: «В вопросе Вашем
Уже содержится ответ!
Да, мы не сеем, и не пашем,
Но ведь на то я и поэт.

Чтоб подмечать пытливым оком
И освещать житейский срам,
Что не под силу хлебопёкам,
И недоступно малярам.

Там, где завхоз, гремя ключами,
Спокойно морду отвернёт —
Поэт бессонными ночами
Вдыхает душу в свой блокнот.

Когда солдат белее мела
Обходит вражеский блиндаж —
Поэт туда заходит смело
И всё берёт на карандаш.

И уж тем более занятно,
Что без снобизма и гримас
Мы часто трудимся бесплатно,
(Чего нельзя сказать о Вас).

Я, соблюдая осторожность,
К Вам не полез бы под фрезу —
Так уж оставьте мне возможность
Смотреть на сор в чужом глазу!»

Служить науке — безусловно, благо,
Но часто ли оправдан этот риск?
В чём виноват, скажите, был бедняга,
Тот беззащитный пластиковый диск?

Лежал себе тихонечко на полке,
В душе царили нега и покой,
Но чернокожий лаборант в бейсболке
Его сграбастал жирною рукой.

И ну гонять по зонам и отсекам,
Да вслед бежать во всю дурную прыть,
Для этого не то что человеком,
А сволочью последней нужно быть.

В СССР шумит Олимпиада,
Войска в Кабул готовы вылетать,
А им, видать, всего-то лишь и надо
Несчастный диск до ручки укатать.

«Сто пятьдесят!» — кричит, «отлично, парни!»
И пялится на свой секундомер…
Уж лучше б ты муку грузил в пекарне,
Или в такси работал, например.

Всего делов — летит кусок пластмассы,
А расписали так — на все лады,
И грант, небось, из президентской кассы
На новые «полезные» труды.

Не верю я ни в мнимую удачу,
Ни в прочие рекорды-чудеса,
Поскольку до сих пор ко мне на дачу
Автобус едет ровно два часа…