и свистела,
Но ни звука в ответ из окрестных полей опустелых –
Только эхо порой возвращалось ко мне рикошетом –
Я всё шла и сквозь слёзы звала убежавшего Джека;
Опускался туман. Клочья белой шифоновой ткани
Расплывались над речкой, ползли у меня под руками,
Укрывали тропу средь озябших речных разнотравий –
Эти травы дурманили голову словно отрава –
Я блуждала по зарослям дрока, хвоща и манжетки,
И звала и звала моего убежавшего Джека…
Постепенно менялись цвета в глубине панорамы:
Растворялись в тумане густом краски осени ранней –
Превращались и небо, и лес, и речная лагуна
В монохромный эскиз лаконичный пером по латуни…
Я брела вдоль реки без дороги и плакала горько,
И в какой-то момент оказалась на голом пригорке,
И оттуда увидела вдруг очертания лодки,
И причал, и фигурки людей в поволоке бесплотной,
Старика на корме в балахоне чудном старомодном,
И собаку, к нему на колени приткнувшую морду –
Я хотела приблизиться к лодке, но некая сила
Удержала меня и спуститься к воде не пустила –
Я смотрела на старца и пса, и на лодку в смятенье,
И сгущался туман, превращая всё сущее в тени…
В эту ночь я казалась себе сумасшедшей и пьяной –
Это мог бы быть сон, но мой плащ был усыпан репьями,
И когда на заре к серебру подмешали мадженту,
Я снимала колючки с плаща, как снимала их с Джека;
Много раз я потом приходила на речку, мечтая
Посмотреть, как туман всё плывёт над водой и не тает,
Ощутить позвонками, как лодку качает вода, но
Просто рано пока, и не время ещё для свиданий –
Час придёт — примут здесь и обол, и копейку, и шекель –
Я увижу опять моего убежавшего Джека…
В деревенской кофейне, в тени, на прохладной веранде
из старинного камня, среди сумасшедших гераней,
под защитой разлапистой цепкой листвы винограда,
в окружении клумб и рабаток с цветами, и грядок,
где томились и пухли на солнце гигантские тыквы,
и какие-то травы клубились за ними впритык и
источали густой аромат райской мирры, наверное, то ли
уж не знаю, чего — я сидела с бокалом бандоля;
на душе было так же, как в небе — бездонно и пусто;
я стихи сочиняла, примерно такие: допустим,
все старанья мои, весь мой путь, весь мой жизненный поиск
ни к чему не приводят — ни радости нет, ни покоя,
ни любви безоглядной, ни даже намёка на счастье,
ни надежды, что завтра с утра станет всё получаться –
и допустим, я сдамся, смирюсь, упаду лапки кверху –
что останется мне? Только пить, только плакать, наверно;
что же делать? Бежать? — я спросила Святого Трофима –
и хоть тайные знаки бывают лишь в книжках и фильмах,
вдруг увидела в ту же секунду, как белая птица
появилась в зените — и воздух вокруг золотится…
Плыли в небе вдали низко над голубым горизонтом
чередой облака в виде снежных вершин иллюзорных,
и казалось, что движутся горы, гонимые ветром;
к ним тянулись поля невозможно лилового цвета –
и с бандолем моим ледяным, розоватым и лёгким,
я, забыв о печалях земных, любовалась полётом
белой птицы небесной, парившей как маленький ангел
над полями лаванды…
Это лето ушло не согрев, не порадовав толком –
Ни жары, ни купаний, ни счастья — дожди и дожди;
Убираю ненужные летние вещи на полки,
Закрываю шкафы — вот и всё, и закончилась жизнь…
В неприветливых сумрачных северных наших широтах
В сентябре в полседьмого уже за окном темнота,
И стучит день и ночь по стеклу мелкий дождик сиротский,
Нет от скуки осенней спасенья, всё как-то не так –
Потому и хандра, а иначе, наверное, я бы
Не ругала короткое лето, и осень, и год,
А варила варенье из красной рябины и яблок,
Ожидая смиренно любви от людей и богов…
Если б что-то ждала я — любви, или милости Божьей –
Не казалась бы жизнь, вероятно, иллюзией мне,
Не владел бы душой беспросветный покой безнадёжный
Оттого, что ни счастья, ни яблок в реальности нет,
Оттого, что и сад, и летящие листья сирени,
И растрёпанный куст бузины у меня под окном,
И рябина, и банки блестящие, даже варенье –
Всё придумано мной и живёт лишь в сознанье моём –
Нет нигде ничего — нет Нью-Йорка, Венеции, Рима;
Монитор ноутбука и звёздная ночь, и луна,
Телефонный звонок, тихий голос знакомый незримый
Снятся мне, существуя в обрывках осеннего сна…
Сон случайного разума в холоде вечной вселенной –
Одинокая жизнь человека — как есть, день за днём –
Всё течёт и течёт монотонно цветной кинолентой,
Бессюжетным абсурдом — ни смысла, ни логики в нём;
Всё, что видят глаза — аберрация, фата-моргана,
Персонажи — фантомы, виденья, миражная плоть;
Лунный лик оловянный и сад мой, заросший бурьяном –
Эфемерны, и я на ступеньках — фантазии плод;
Эпизоды плывут чередой как бессвязный делирий –
Так плывут облака, отражённые в тёмной реке –
Но бывает волшебно красивым трагический триллер,
И становится грустно мне в замкнутом тесном мирке –
И тогда я смотрю вечерами в глубь сферы небесной
На свеченье луны, на закат в золотистых огнях –
И глаза не могу отвести от мерцающей бездны –
И она тоже смотрит, возможно, из тьмы на меня…
Среди лугов, где солнечно, где запах
Цветущих трав мне голову дурманит,
Течёт река — в ней шёлковые рыбки
Играют в салки, нежатся улитки
На мелководье, плавают туманы
Под утро — там, в кустах ольхи, есть заводь;
А в заводи, таинственной и томной,
За мокрым пнём и тряской ряской жалкой,
В том месте, где склонились молчаливо
Плакучие серебряные ивы,
Где лилии, и где живет русалка,
Во мгле ветвей укрылся тёмный омут…
Обходят это место стороною
Все жители деревни нашей дачной,
Когда идут в малинник за малиной,
Другой предпочитая путь, пусть длинный,
А к заводи, заманчивой и мрачной,
Собака даже не идёт со мною…
А я люблю бывать здесь, мне не страшно -
Я прихожу нарвать плавучих лилий,
И помечтать, и поболтать с русалкой,
Когда закат в полосках бледно-алых
Размыт печалью тусклых синих линий
И пятнами оранжевой гуаши…
