Всеволод Рождественский - Стихотворения

Заря румянилась спросонок,
Журчала речка по песку,
А там, на взгорье, жеребенок
Прислушивался к ветерку.

Большеголовый, тонконогий
И напряженный, как струна,
Стоял он около дороги,
Весь теплый, розовый от сна.

Широко ноздри раздувая,
Расставив кончики ушей,
Смотрел он, как заря сырая
Касалась сонных камышей.

А мир, росистый и зеленый,
Дышал всей грудью в тишине…
Спасибо, друг мой несмышленый,
Вернул ты молодость и мне!

Есть глухие лесные озера,
Где такая стоит тишина,
Что до них добегает не скоро
Предзакатного ветра волна.

К ним спускается ветер со склонов,
Лес, еще не окутанный сном,
В тишину неподвижных затонов
Опрокинут зеленым венцом.

И не сможешь ты ввек наглядеться
На сплетенье зеленых стеблей,
Где кувшинок холодное сердце
Раскрывается, снега белей.

Здесь, веслом раздвигая несмятый,
Осторожно шуршащий камыш,
Ты закат, отпылавший когда-то
И забытый тобой, воскресишь.

Здесь, под тихое лодки скольженье
Оставляющей розовый след,
И свое ты найдешь отраженье
За туманом растаявших лет.

Тишиною весь мир наполняя,
Сквозь лесной расходящийся дым
Снова встанет луна молодая —
Чаша, полная медом густым.

И лучом беспощадного взора
Проскользнет в те глубины души,
Где такие же стынут озера
И безмолвно стоят камыши…

Всё живет, всё бессмертно, что было,
И нельзя ничего потерять,
Если счастье хоть раз отразила
Предзакатного озера гладь!

Иволга, иволга, милая птица,
Ранняя гостья березовых рощ,
Всё-то тебе на ветвях не сидится,
Если на зорьке листва шевелится
И притихает сверкающий дождь.

Вот ты вспорхнула с промокшей осинки,
Яркие капли в траву уронив,
Перелетела до ближней вершинки
И в голосистом лесном поединке
Снова выводишь нехитрый мотив.

Свежая нота отрывисто, звонко
Зелень сквозную пронзила опять,
Перекликаясь с дудой пастушонка,
Там, где за рощей полоскою тонкой
Чуть розовеет озерная гладь.

Где ты? Мелькнет желтоватая грудка,
Сизый, стремительный отсвет пера —
И раздается лесная побудка,
Словно с тобою, встряхнувшийся чутко,
Лес просыпается в эти утра.

Мокрые ветки плечом раздвигая,
Утру навстречу мне век бы идти…
Иволга, иволга, гостья лесная,
Пой мне подольше, всю грудь наполняя
Радостью, свежестью, счастьем пути!

Герой двенадцатого года,
Непобедимый партизан,
В горячих схватках в честь народа
Покрыл он славой доломан.

Гусарской саблею сверкая,
Строфу свою рубя сплеча,
Он знал, что муза, «дева рая»,
Куда как сердцем горяча!

За словом он в карман не лазил,
Вельмож Олимпа звал на ты,
Кутил, не вовремя проказил,
Служил заветам красоты

И обойденным генералом,
В Москве, в отставке, свой халат
Предпочитал придворным балам
И пестрой радуге наград.

К неуспокоенным сединам
Внушив насмешливый почет,
Остался он Беллоны сыном
И среди старческих невзгод.

Лихой гусар, любил он струнность
Строфы с горчинкой табака,
И, волей муз, такая юность
Ему досталась на века.

Когда в пуху лозинник тощий,
Когда еще прозрачен май,
К березовой причалив роще,
Мы на костре согрели чай.
В густой траве дымятся кружки,
Трещит и прыгает огонь,
И робко бабочки-подружки
Садятся на твою ладонь.
Встает луна, дрожа и тая
В струистой синеве костра,
Скользнула рыба, прорезая
Гладь омута концом пера.
Могу ли счастьем не дышать я,
Когда спускается к реке
Твое белеющее платье,
Как облако, в березняке!

Целый вечер слушаем мы Глинку,
Сумерки струятся над камином.
Раскуси смолистую хвоинку —
И вокруг запахнет мандарином.

А на елке догорают свечи…
Наши встречи на любовь похожи.
В стародавнем парке эти встречи
Были и томительней и строже.

Зачерпнул я с лунного сугроба
Горстку легкой свежести морозной,
И, смеясь, мы наклонились оба
К нашей тайне, тающей и звездной.

Стали дни медлительней и строже,
И не знать нам больше лунной пыли.
Юным снам нет отклика… Но всё же
Как неповторимо мы любили!

Поздно… Догорающие свечи
Тянутся слоистыми шелками.
Всё сгорает, даже сны и встречи…
Хорошо, что мы сгораем сами.

Сын Мстислава, княжич Мономаха,
Всеволод, в крещенье Гавриил,
Туров бил, в бою не ведал страха
И на Чудь с товарами ходил.

Бился князь с ливонскими волками,
И за каждую родную пядь
Меч его — отточенное пламя —
В грудь врага входил по рукоять.

А когда под пенье литургии
Мертвого в ладье его несли,
Слышал он не колокол Софии —
Звон кольчуг и ратный гул земли.

Не молитвой жил он, а любовью
К луговинам и лесам родным,
И горячий, освященный кровью
Меч в гробницу положили с ним.

Вот я Всеволодом назван тоже.
Дай мне быть, пока светла свеча,
Хоть немного на него похожим —
Никому не отдавать меча!

Под грозой решительного боя
За родные сердцу рубежи
Дай мне сталь и мужество героя,
В грудь любовь и ненависть вложи.

Вижу я: у городской заставы,
Где холстом разостланы поля,
По реке едва струятся главы
Словно сахар белого кремля.

Спят плоты у желтого суглинка,
Сизый дым ложится за костром,
Небо — точно глиняная кринка
С розовым топленым молоком.

И иду я по крутым полянам,
Где восходит месяц молодой,
Вдоль реки, подернутой туманом,
По траве росистой и густой.

Жизнь моя, от васильков и кашки,
Как река, ты вышла на простор!
Больше мальчик в ситцевой рубашке
Не подбросит вереска в костер.

Но живет в душе его вечерней,
От костра затянутой дымком,
Тот же месяц — золото по черни,
Тот же в вишнях утонувший дом.

Ну что ж! Простимся. Так и быть.
Минута на пути.
Я не умел тебя любить,
Веселая, — прости!

Пора быть суше и умней…
Я терпелив и скуп
И той, кто всех подруг нежней,
Не дам ни рук, ни губ.

За что ж мы чокнемся с тобой?
За прошлые года?
Раскрой рояль, вздохни и пой,
Как пела мне тогда.

Я в жарких пальцах скрыл лицо,
Я волю дал слезам
И слышу — катится кольцо,
Звеня, к твоим ногам.

Припомним всё! Семнадцать лет.
Нева. Сирень. И Блок.
В кудрях у яблонь лунный свет,
Со взморья ветерок.

Любовь, экзамены, апрель
И наш последний бал,
Где в вальсе плыл, кружа метель,
Белоколонный зал.

Припомним дюны, дачный бор,
Сквозистый Летний сад,
Университетский коридор,
Куда упал закат.

Здесь юность кончилась, и вот
Ударила война.
Мир вовлечен в водоворот,
Вскипающий до дна.

В грозе и буре рухнул век,
Насилья ночь кляня.
Родился новый человек
Из пепла и огня.

Ты в эти дни была сестрой
В косынке до бровей,
Ты наклонялась надо мной,
Быть может, всех родней.

А в Октябре на братский зов,
Накинув мой бушлат,
Ты шла с отрядом моряков
В голодный Петроград.

И там, у Зимнего дворца,
Сквозь пушек торжество,
Я не видал еще лица
Прекрасней твоего.

Я отдаю рукам твоим
Штурвал простого дня.
Простимся, милая! С другим
Не позабудь меня.

Во имя правды до конца
На вечные века
Вошли, как жизнь, как свет, в сердца
Слова с броневика.

В судьбу вплелась отныне нить
Сурового пути.
Мне не тебя, а жизнь любить!
Ты, легкая, прости.