Всеволод Рождественский - Стихотворения

В глухих лесах, в Приладожье студеном,
Где древняя раскинулась земля,
Сиял он гордо золотом червленым
Над Волховом встающего кремля.

К нему сходились, словно сестры, реки
Сквозь темные болота и леса,
Товар заморский «из варягов в греки»
Несли в ладьях тугие паруса.

Как богатырь в урочище пустынном,
Стоял он твердо — родины оплот,
И этот город в песнях «Господином
Великим Новгородом» звал народ.

Над башнями, над белою Софией
В годину бед, сквозь вражьих стрел дожди,
Здесь вечевое сердце всей России
Набатом пело в каменной груди.

Оно молчит, у свастики в неволе,
Спит город — без единого огня.
Но издалёка в мутном вьюжном поле
Какой-то гул доходит до меня.

То колокола пленное гуденье
Там, в теплой глубине родной земли.
Он нас зовет, он молит о спасенье,
Торопит нас, чтоб мы скорей пришли.

И час настал. В развалинах и дыме
Враг опрокинут танковой волной.
Возносит вновь над стенами крутыми
София купол, черный и сквозной.

Она пробита вражеским снарядом,
Ободран золотой ее шелом,
Но на снегу, со звонницею рядом,
Все полегли, кто встал на нас с мечом.

Гремит орудий слава вечевая,
И медное, как колокол-старик,
Над нами солнце, тучи разрывая,
Раскачивает гневный свой язык.

Такого дня не видел Ленинград!
Нет, радости подобной не бывало…
Казалось, что всё небо грохотало,
Приветствуя великое начало
Весны, уже не знающей преград.

Гремел неумолкаемо салют
Из боевых, прославленных орудий,
Смеялись, пели, обнимались люди,
Свободы воздух жадно пили груди
В огнях незабываемых минут.

А залпы грохотали, и порой
Казалось, что великий гул прибоя,
Девятый вал, не знающий покоя,
Дыханием неслыханного боя
Проходит над ликующей Невой.

Там где-то шла победных войск гряда,
Сплошной лавиной, скорость набирая,
Круша, топча врагов родного края,
И далеко светила ей родная,
Непобедимо алая звезда.

А здесь Нева сверкала средь огней,
Была разъята ночь мечами света,
Льдяную высь преображая в лето,
Цвели, сплетались, сыпались ракеты
И вновь взмывали веером лучей.

Великий Город, доблестный боец,
Сквозь стужу, мрак и пламень Обороны,
Родной Москвой на стойкость вдохновленный,
Недрогнувший, несдавший, непреклонный,
Вздохнул ты полной грудью наконец!

Есть правдивая повесть о том,
Что в веках догоревшие звезды
Всё еще из пустыни морозной
Нам немеркнущим светят лучом.

Мы их видим, хотя их и нет,
Но в пространстве, лучами пронзенном,
По простым, неизменным законам
К нам доходит мерцающий свет.

Знаю я, что, подобно звезде,
Будут живы и подвиги чести,
Что о них негасимые вести
Мы услышим всегда и везде.

Знаю — в сотый и тысячный год,
Проходя у застав Ленинграда,
Отвести благодарного взгляда
Ты не сможешь от этих высот.

Из весенней земли, как живой,
Там, где тучи клубились когда-то,
Встанет он в полушубке солдата —
Жизнь твою отстоявший герой!

Ты говорила гневные слова,
Тебя душила горестная дума
И выхода искала. Ты права.
Молчание бесплодно и угрюмо.

Пусть вырвется тяжелый, горький дым
И, комнату души освобождая,
Растает над простором голубым,
Как туча, свежим ливнем налитая.

Подыскивать упреки, обвинять
И чувствовать себя безмерно правой —
Не значит ли отрадою лукавой
Сильней и глубже раны растравлять?

Достойнее, хоть в поздний час прозрев,
Сказать: «Мне не к лицу вся эта малость!
Пусть хоть слезами, но прольется гнев,
Пусть он сгорит, чтоб пепла не осталось!»

Не отдавай в забаву суесловью
Шесть этих букв, хотя к ним мир привык.
Они — огонь. «Любовь» рифмует с «Кровью»
Приметливый и мудрый наш язык.

«Любовь» и «Кровь». Покуда сердце бьется
И гонит в теле крови теплоту,
Ты словно пьешь из вечного колодца,
Преобразив в действительность мечту.

От тусклых дней в их неустанной смене,
Когда порою сердцу всё мертво,
В нежданный мир чудесных превращений
Тебя любви уводит торжество.

Вот женщина, в которой столько света,
Друг в непогоду, спутница в борьбе, —
И сразу сердце подсказало: эта,
Да, только эта — луч в твоей судьбе!

Пускай она мечты твоей созданье,
Одно воображение твое —
С ней вечности горячее дыханье
Уже легло в земное бытие.

Как зов, дошедший из глубин столетий,
Как вспышка света за порогом тьмы,
И наш огонь возьмут в наследство дети,
Чтобы войти в бессмертье, как и мы.

Шел всё выше он тро́пами Данта,
Опаленными темным огнем,
Но великая честность таланта
Свет зари положила на нем.

В путь далекий его провожали
Через радуги огненный мост
Гамаюн — птица гордой печали —
И предвестник грозы — Алконост.

И, как песни слова огневые,
Перед ним в грозовой тишине
Встал сверкающий образ России,
Прискакавшей на алом коне.

Как же сердцем за нею не рваться
К воле, к счастью неистовых вьюг?
И за вами он вышел, Двенадцать,
Как поэт, современник и друг.

Страстной правдой горевшее слово
Он от пламени сердца зажег,
И народ не забудет простого,
Благородного имени — Блок.

Он, русский сердцем, родом итальянец,
Плетя свои гирлянды и венцы,
В морозных зорях видел роз румянец
И на снегу выращивал дворцы.

Он верил, что их пышное цветенье
Убережет российская зима.
Они росли — чудесное сплетенье
Живой мечты и трезвого ума.

Их тонкие, как кружево, фасады,
Узор гирлянд и завитки волют
Порвали в клочья злобные снаряды,
Сожгли дотла, как лишь фашисты жгут.

Но красота вовек неистребима,
И там, где смерти сузилось кольцо,
Из кирпичей, из черных клубов дыма
Встает ее прекрасное лицо.

В провалы стен заглядывают елки,
Заносит снег пустыню анфилад,
А камни статуй и зеркал осколки
Всё так же о бессмертье говорят!

Преодолев ветров злодейство
И вьюг крутящуюся мглу,
Над городом Адмиралтейство
Зажгло бессмертную иглу.

Чтоб в громе пушечных ударов
В Неву входили корабли,
Поставил Адриан Захаров
Маяк отеческой земли.

И этой шпаги острый пламень,
Прорвав сырой туман болот,
Фасада вытянутый камень
Приподнял в дерзостный полет.

В года блокады, смерти, стужи
Она, закутана чехлом,
Для нас хранила ясность ту же,
Сверкая в воздухе морском.

Была в ней нашей воли твердость,
Стремленье ввысь, в лазурь и свет,
И несклоняемая гордость —
Предвестье будущих побед.