Пушкин по радио
Возле разбитого вокзала
Нещадно радио орало
Вороньим голосом. Но вдруг,
К нему прислушавшись, я понял,
Что все его слова я помнил.
Читали Пушкина.
Вокруг
Сновали бабы и солдаты,
Шел торг военный, небогатый,
И вшивый клокотал майдан.
Гремели на путях составы.
«Любви, надежды, тихой славы
Недолго тешил нас обман».
Мы это изучали в школе
И строки позабыли вскоре —
Во времена боев и ран.
Броски, атаки, переправы…
«Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман».
С двумя девчонками шальными
Я познакомился. И с ними
Готов был завести роман.
Смеялись юные шалавы…
«Любви, надежды, тихой славы
Недолго тешил нас обман».
Вдали сиял пейзаж вечерний.
На ветлах гнезда в виде терний.
Я обнимал девичий стан.
Ее слова были лукавы.
«Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман».
И вдруг бомбежка. Мессершмитты.
Мы бросились в кювет. Убиты
Фугаской грязный мальчуган
И старец, грозный, величавый.
«Любви, надежды, тихой славы
Недолго тешил нас обман».
Я был живой. Девчонки тоже.
Туманно было, но погоже.
Вокзал взрывался, как вулкан.
И дымы поднялись, курчавы.
«Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман».
«Год рождения не выбирают…»
Год рождения не выбирают,
легче выбрать свой последний год,
потому что люди умирают
не от старости, не от невзгод,
даже не от хворей. Просто строчку
дописав, устало ставят точку —
я уверен,— сами выбрав час.
Ну и пуля выбирает нас.
«Я слышал то, что слышать мог…»
Я слышал то, что слышать мог:
Баянов русских мощный слог,
И барабанный бой эпох,
И музы мужественный вздох.
Мы шли, ломая бурелом,
Порою падая челом.
Но долго будет слышен гром
И гул, в котором мы живем.
«Да, мне повезло в этом мире…»
Да, мне повезло в этом мире —
Прийти и обняться с людьми
И быть тамадою на пире
Ума, благородства, любви.
А злобы и хитросплетений
Почти что и не замечать.
И только высоких мгновений
На жизни увидеть печать.
«Мне выпало счастье быть русским поэтом…»
Мне выпало счастье быть русским поэтом.
Мне выпала честь прикасаться к победам.
Мне выпало горе родиться в двадцатом,
В проклятом году и в столетье проклятом.
Мне выпало все. И при этом я выпал,
Как пьяный из фуры, в походе великом.
Как валенок мерзлый, валяюсь в кювете.
Добро на Руси ничего не имети.
«Что за странная забота…»
Что за странная забота —
Судьбы мира,
Где невзгоды Дон Кихота
Или Лира?
Что за странное волненье —
Утро сада?
Почему любовь полнее,
Сердце радо?
Что за странная тревога —
Вечер моря,
Где простора ветрового
Шум и воля?
Что за странность все же это
Состраданье!
В поле отзвук, в роще — эхо,
В нас — рыданье.
«Начать сначала! Боже мой!…»
Начать сначала! Боже мой!
Нет, невозможно начинать сначала.
О, добрый путь отплывшим от причала
И не вернувшимся домой!
О, добрый путь светилам Магеллана!
Пусть паруса подставят ветру грудь.
Путь добрый всем, которым смерть желанна,
Чей неизведан путь…
«Рассчитавшись с жаждою и хламом…»
Рассчитавшись с жаждою и хламом,
Рассчитавшись с верою и храмом,
Жду тебя, прощальная звезда.
Как когда-то ждал я вдохновенья,
Так теперь я жду отдохновенья
От любви и горького труда.
Но, видать, не спел последний кочет
И душа еще чего-то хочет,
Своего никак не отдает.
Жаждет с веком и толпою слиться.
Так стремятся птицы в стаю сбиться,
Собираясь в дальний перелет.
«И вот я встал, забыл, забылся…»
И вот я встал, забыл, забылся,
Устал от вымысла и смысла,
Стал, наконец, самим собой
Наедине с своей судьбой.
Я стал самим собой, не зная,
Зачем я стал собой. Как стая
Летит неведомо куда
В порыве вещего труда.
«Перестрадаю, переболею…»
Перестрадаю, переболею,
А может, все же преодолею.
Своею болью, своей печалью
Себя от прочих я отличаю,
Как отличает любой из прочих
Себя в печалях своих полночных.
Мы все на этом, стоим на этом
И существуем лишь по приметам
Своих волнений, своей тревоги
И споткновений в своей дороге.
«В последний раз со старым другом…»
В последний раз со старым другом
Сижу и пью вино.
Тепло. Поет над вешним лугом
Пчелы веретено.
О, пойте, пчелы, пойте, пчелы,
Носите вешний мед.
Вы в этой жизни новоселы,
И вас работа ждет.
А мы с товарищем бесстрашны,
Мы пьем в последний раз.
И вскорости уйдем, безгласны,
Покинем, пчелы, вас.
«Сплошные прощанья! С друзьями...»
Сплошные прощанья! С друзьями,
Которые вдруг умирают.
Сплошные прощанья! С мечтами,
Которые вдруг увядают.
С деревней, где окна забиты,
С долиной, где все опустело.
И с пестрой листвою ракиты,
Которая вдруг облетела.
С поэтом, что стал пустословом.
И с птицей, что не возвратится.
Навеки — прощание с кровом,
Под коим пришлось приютиться.
Прощанье со старой луною,
Прощанье с осенними днями.
Прощание века со мною.
Прощание времени с нами.
«Здесь, вдали, неизвестно — кто умер, кто жив…»
Здесь, вдали, неизвестно — кто умер, кто жив.
Просто письма не пишут.
Здесь всегда перед окнами дышит Залив.
А друзья уж не дышут.
Пусть дыханье Залива сольется с моим.
Его ветром объяты,
Вместе с ним океанской слезой утолим
Горечь каждой утраты.
«Я устарел, как малый юс…»
Я устарел, как малый юс,
В сырой тени воспоминаний.
Многоглаголанья боюсь
И грубых жизнеописаний.
Ведь так изменчиво живу —
Подобно очертаньям дыма…
Хотелось бы по существу,
Но существо неуловимо…
Ах, любезный мой кузнечик!
Я расплакаться готов.
Сколько, сколько в чет и нечет
Промотали вы годов!
Ах, как звонко вы ковали
Золотые пустяки!
Ах, как звонко распевали
Золоченые стихи!
Ваше горлышко шальное
Не могло не заболеть.
Ваше горлышко больное
Не могло не умереть.
В каждой вашей оговорке —
У кого их только нет! —
Вы оказывались зорки,
Недогадливый поэт.
Смерть случилась до кончины.
И за рюмочкой винца
Вы справляли годовщины
Незаметного конца.
Ах, любезный мой кузнечик!
Я расплакаться готов
Из-за ваших узкоплечих
Моложавых пиджачков,
Оттого, что песни ваши
Стали вдруг седей волос,
Оттого, что полной чаши
Вам испить не удалось.
«Я был не слишком добрым…»
