«Вечность — предположенье…»
Вечность — предположенье —
Есть набирание сил
Для остановки движенья
В круговращенье светил.
Время — только отсрочка,
Пространство — только порог.
А цель Вселенной — точка.
И эта точка — Бог.
Цель людей и цель планет —
К Богу тайная дорога.
Но какая цель у Бога?
Неужели цели нет?
В мире многообразном
Есть ясность и туман.
Пока предмет не назван,
Он непонятен нам.
Спрашиваем в страхе:
Кто он, откуда, чей?
Слова — смирительные рубахи
Для ошалевших вещей.
Хотел бы я не умереть,
А жить в четвертом измеренье.
И равнодушно посмотреть
Оттуда на свое творенье.
Пожать плечом — там нет плеча,
И усмехнуться — смеха нету.
И просквозить, как тень луча,
Сквозь прежнюю свою планету.
«А если мир погибнет весь?..»
А если мир погибнет весь?
Неужто там, на дне вселенной,
Не вскрикнет кто-нибудь, смятенный,
О гибели почуяв весть?
И там — в нигде и в никогда,—
Где существует постоянство,
Не крикнет: вспыхнула звезда!
И через миг: она погасла!
А может, миг переворота
Никто на свете не узрит.
И пробу странную природа
Уж никогда не повторит.
Думать надо о смысле
Бытия, его свойстве.
Как себя мы ни числи,
Что мы в этом устройстве?
Кто мы по отношенью
К саду, к морю, к зениту?
Что является целью,
Что относится к быту?
Что относится к веку,
К назначенью, к дороге?
И, блуждая по свету,
Кто мы все же в итоге?
«Примеряться к вечным временам…»
Примеряться к вечным временам,
К бесконечным расстояньям —
Это все безмерно трудно нам,
Вопреки стараньям.
Легче, если расстоянье — пядь,
Если мера времени — минута.
Легче жить. Труднее умирать
Почему-то.
Мария Петровых да ты
В наш век бездумной суеты
Без суеты писать умели.
К тебе явился славы час.
Мария, лучшая из нас,
Спит, как младенец в колыбели.
Благослови ее господь!
И к ней придет земная слава.
Зато не сможет уколоть
Игла бесчестия и срама.
Среди усопших и живых
Из трех последних поколений
Ты и Мария Петровых
Убереглись от искушений
И в тайне вырастили стих.
«Престранная наша профессия…»
Престранная наша профессия —
Стихи сочинять на ходу,
При этом держа равновесие,
Подобно танцорам на льду.
Руками при том не размахивай,
Чтоб зря не потешить людей.
Питайся росинкою маковой
И ветром роскошных идей.
Да чем еще можно бездельнику
Оплачивать аховый труд!
Шатается по Переделкину,
Где в рифму вороны орут.
И думают люди соседские:
Бездельники, мол, чудаки…
Престранная наша профессия —
Гуляючи мыслить стихи…
«Не мешай мне пить вино…»
Не мешай мне пить вино.
В нем таится вдохновенье.
Вдохновенье. А продленья
Нам добиться не дано.
Без вина судьба темна.
Угасает мой светильник.
Смерть — она не собутыльник,
К трезвости зовет она.
Можно ль жить, себя храня,
С чувством самобереженья?
Нет, нельзя среди сраженья
Уберечься от огня!
Ты уж так мне жить позволь,
Чтоб не обращал вниманья
На прерывистость дыханья
И тупую в сердце боль!..
Уж лучше на погост,
Когда томит бесстишье!
Оно — великий пост,
Могильное затишье.
И, двери затворив,
Переживает автор
Моления без рифм,
Страданье без метафор.
Нет, он не глух — он нем,
Он безъязык, как время,
В нем брезжат тени тем
И тупо ломит темя.
Жестокая беда!
Забвение о счастье.
И это навсегда.
Читатели, прощайте!
«Поэзия должна быть странной…»
Поэзия должна быть странной,
Шальной, бессмысленной, туманной
И вместе ясной, как стекло,
И всем понятной, как тепло.
Как ключевая влага, чистой
И, словно дерево, ветвистой,
На все похожей, всем сродни.
И краткой, словно наши дни.
«Не исповедь, не проповедь…»
Не исповедь, не проповедь,
Не музыка успеха —
Желание попробовать,
Как отвечает эхо,
Как наше настоящее
Поет морозной ранью
И как звучит стоящее
За вековою гранью.
«И к чему ни прислушайся — все перепев…»
И к чему ни прислушайся — все перепев…
Да, мой перепел, ты и себя перепел.
Но однажды, от радости оторопев,
Ты особую ноту поставил в пробел.
Ту, неверную, что остальным вопреки…
Но, мой перепел, я тебя не попрекну
Переломом мотива, крушеньем строки,
Несуразицу всю не поставлю в вину.
Пусть та нота — какая-то вовсе не та,
Да, мой перепел, дуй в нее, как стеклодув,
А когда не по горлу тебе высота,
Раздери клокотаньем разинутый клюв.
«Я вдаль ушел. Мне было грустно…»
Я вдаль ушел. Мне было грустно.
Любовь ушла. Ушло вино.
И я подумал про искусство:
А вправду — нужно ли оно?
Затем, зачем стремится гений
Познать ненужность бытия,
Ведь все мгновенней и мгновенней
И сокровенней жизнь моя!..
Допиться до стихов —
Тогда и выпить стоит;
Когда, лишась оков,
По миру сердце стонет,
Тогда — хоть вдребадан,
В заклад хитон и лиру,
И голый, как Адам,
В Эдем брести по миру.
Беситься, тосковать
По дружбе и по братству…
И, падая в кровать,
Со стоном просыпаться…
«Увлечены порывом высшим…»
Увлечены порывом высшим,
Охвачены святым огнем,
Стихи в самозабвенье пишем
И, успокоясь, издаем.
А после холодно читаем
В журнале вялую строку
И равнодушно подставляем
Свое творенье остряку.
Надоели поэтессы,
Их жеманство, их старенья.
Не важны их интересы,
Скучны их стихотворенья.
Выходите лучше замуж,
Лучше мальчиков рожайте,
Чем писать сто строчек за ночь
В утомительном азарте.
Не нудите постоянно,
Не страдайте слишком длинно,
Ведь была на свете Анна,
Ведь писала же Марина.
«Поздно учиться играть на скрипке…»
Поздно учиться играть на скрипке,
Надо учиться писать без рифмы.
С рифмой номер как будто отыгран.
Надо учиться писать верлибром…
Как Крутоямов или как Вздорич,
С рифмою не брататься, а вздорить.
Может, без рифмы и без размера
Станут и мысли иного размера.
