Лепестки на ветру. Японская классическая поэзия VII–XVI веков в переводах Александра Долина - Коллектив авторов

Не проглянет луна

сквозь раскинувшиеся кроны —

но ярится уже

между соснами в Суминоэ [65] налетевший вихрь осенний…

Вот и тают снега,

что за долгую зиму скопились

на вершине горы, —

покатила прозрачные воды

речка Чистая – Киётаки…

Пусть запомнит меня

объятым тоской и печалью

этот горный приют

под ветвями цветущей сливы,

чью весну продлить я не в силах…

Там, в горах Ёсино,

под снежным покровом поникли

ветви вишен густых, —

верно, долго еще придется

ожидать нам пору цветенья…

Долго-долго смотрю

на вишни в цветенье весеннем —

и печалюсь о том,

что соцветья, милые сердцу,

все равно опадут под ветром…

Ты не пела еще,

но я подожду, о кукушка,

новых песен твоих

подле рощицы криптомерий

здесь, в долине Ямаданохара…

Чу! Кукушка летит

с отдаленной горной вершины —

и доносится песнь,

оглашая окрестные склоны

и подножие гор Восточных…

Зноем пышут поля,

и в мареве жаром исходят

стебли высохших трав —

но уже чревата прохладой

в небесах нависшая туча…

О, какая печаль!

Скоро высохнет росная россыпь

на траве луговой

в час, когда над равниной Мияги

пролетает ветер осенний!..

Хоть неведомо мне,

в чем кроется очарованье

этой дивной поры, —

но извечной печалью веет

начинающаяся осень…

Все прохладнее дни,

и в осенние долгие ночи —

где-то в стылой траве

все печальней, все глуше и глуше

напевает во тьме кузнечик…

Облака на заре

покидают родную вершину,

ветром увлечены, —

и разносятся над горами

голоса гусей перелетных…

Гуси тянутся вдаль,

облака задевая крылами,

и печально зовут

за собою тех, что остались

на жнивье близ жилья людского…

Вот и листья плюща,

обвившего старые сосны,

облетая, кружат —

как, должно быть, ветер осенний

за Восточной горой ярится!..

Наконец-то ушли

облака, что скрывали вершину

до восхода луны, —

наделен, должно быть, душою

даже первый дождик осенний…

Нынче все уж не так,

как в ту пору, когда до Прозренья

собирал я во двор

принесенный потоком хворост, —

вот и год уже на исходе…

Так влачат свои дни,

не ведая мира иного,

чтобы вскоре уйти,

на земле живущие люди —

то печалятся, то мятутся…

Думал я, что печаль

таится в пределах столицы,

где любуюсь луной, —

но приносит луна одно лишь

неизбывное очарованье…

О, когда бы со мной

была этой ночью безлунной

та, что сердцу мила,

верно, было б не так тоскливо

коротать часы до рассвета…

Думы все лишь о том,

как встречи с любимой дождаться,

как дожить до нее, —

и в разлуке полнится сердце

неизбывной горькой тоскою…

Всюду, всюду окрест

в цветении вешние вишни —

и все чудится мне,

вдалеке, над горной грядою,

облака по кручам белеют…

Камни скованы льдом,

но наутро он треснул, подтаял —

это из-подо мха

пробиваются на поверхность,

ищут путь подземные воды…

О Судзука-гора!

Отринувший страсти мирские,

я по свету бреду —

что же станется дальше со мною

в смене лет, так быстро текущих?..

Дым над Фудзи-горой

струею возносится в небо

и по ветру плывет,

сам не зная куда, стремится, —

ах, не так ли с моей душою?!