Себе вопреки или людям назло
Любимца мальчишек и женщин,
То можешь считать, что тебе повезло:
Ведь все-таки выбрал ты меньшее зло,
Но долго ли быть ему меньшим...
Я умоляю москвичей,
В комразум не погас:
Не выбирайте палачей —
Они погубят нас.
У них карающих мечей
Всегда готов запас,
У них один закон — омон,
Один указ — спецназ.
Не выбирайте палачей —
Кровь жертв падет на вас.
Ни похорон, ни похоронок —
Лишь поминальный свет свечей.
Вам кланяюсь земным поклоном:
Не выбирайте палачей.
Ведь чей-то выбор был началом
Варфоломеевских ночей.
Для миллионов означал он
Огонь освенцимских печей.
Да неужели в целом свете
Нет никого милее этих?
Не выбирайте кнут и дыбу
И пряник лжи, и яд речей.
Не выбирайте этот «Выбор».
Не выбирайте палачей.
В небо вонзается ранний закат,
Перед глазами круги.
Где же друзья твои, русский солдат,
Где же твои враги?
Пусть рукоплещет тебе
Колизей —
Лежбище новых богов.
Боги велят убивать друзей
И защищать врагов.
Слезы молча глотает отец,
Бьется в истерике мать,
Может быть, им объяснят, наконец,
За что тебе умирать.
Все против всех, от бедра автомат,
Сколько патронов есть,
Все, что осталось тебе, солдат, —
Мать, автомат и честь.
Правда и ложь — не разберешь,
Старых друзей не вернешь,
Русский солдат, встань и иди,
Твой Сталинград впереди.
Так говорит история России
Лжедмитриев бывает только два —
Так говорит история России,
И вторит ей народная молва.
Лжедмитриев бывает только два —
Один предатель, а другой — палач.
Так говорит история России,
И вторит ей протяжный женский плач.
Один предатель, а другой — палач.
Борис в начале, Михаил в конце —
Так говорит история России.
Но что-то перепутали мессии:
В начале смуты в царственном венце
Был Михаил, и стал Борис в конце.
Да, что-то перепутали мессии.
Пятнадцать лет российской смуты век
Так говорит история России,
И вторит ей уставший человек.
Пятнадцать лет российской смуты век,
Но все-таки Россия не умрет —
Так говорит история России,
И вторит ей измученный народ.
Но все-таки Россия не умрет.
Уйдут в проклятье лики темных сил,
Лжедмитрии Борис и Михаил.
Звезда и крест сойдутся у могил,
И, повинуясь шествию светил,
Начнется новая история России.
Был Шейлок стар,
Ромео юн и честен,
Стремились воды к устью от ручья,
И отличало гордых чувство чести,
А умудренных — жадность бытия.
Но в одночасье все переменилось,
Как будто реки повернули вспять,
Как будто нам родные только снились,
Как будто жить — убить или отнять.
Безумны страсти правых или левых
И тех, кто выбрал безопасный секс,
Как юный Шейлок кровяной бифштекс
Или как смерть стареющий Ромео.
А небеса весенние прозрачны
И мутны воды зябнущей реки,
Но страшен мир, в котором дети алчны,
А романтичны только старики.
Весенним утром розовеют сосны
И багровеет гаснущий закат,
Но, каждый год считая високосным,
Мы ожидаем горестных утрат.
То не ветер знамена колышет,
То не ропот разбуженных рощ,
Это гвозди в озябшие крыши
Забивает без устали дождь.
Это слезы поля оросили,
Это гневом спалило траву,
Это наши идут из России
На забывшую Бога Москву.
Где не храмы встают, а торжища,
Где менялись хвала и хула,
Где сбирая на папертях нищих,
Без стыда золотят купола.
Вся жизнь полна Голгоф и Рубиконов,
Карабканий бесплодных на Парнас,
Мы выбрали пути через препоны,
Что кем-то раньше выбраны для нас.
За все, за все, что сделал и не сделал,
За все, за все придется отвечать,
Но ни к кому на этом свете белом
Не дошептаться и не докричать.
Когда мы отправляемся в поход,
Пытаясь дать неведомому имя,
Несбывшееся гонит нас вперед,
Несказанное скажется другими.
Крест на Голгофу нам нести самим,
И этот путь тяжел и бесконечен,
Вот потому-то и не вечен Рим,
Вот потому Ершалаим не вечен.
И только когда погребальные дроги
Начнут проминать индевеющий наст,
Поймешь, что не мы выбираем дороги
Дороги ложатся под нас.
