Константин Ваншенкин - Жизнь человека

Весна, причастная к веселью.
Вечерний гомон вдалеке.
А здесь футляр с виолончелью
У тонкой девушки в руке.

И показалось, что большая
Во мраке, у ее ноги,
Идет изящная борзая,
Легко печатая шаги.

Медленно лист опадает с ветвей.
В плотном тумане вечерние плесы.
Что ж, попрощаемся, только скорей
Долгие проводы — лишние слезы.

Вот пароход уже слышится мой.
Ладно. Обнимемся возле березы,
И отправляйся-ка лучше домой.
Долгие проводы — лишние слезы

Я ворочусь среди длинного дня,
А упаду в придорожные росы,
Ты позабыть постарайся меня:
Долгие проводы — лишние слезы.

Он давно простился с теми,
С кем когда-то был одно.
Милый дом, родные стены, -
Он оставил вас давно.

Он со зноем и с метелью
Свыкся полностью уже.
Ни сомненью, ни смятенью
Места нет в его душе.

Но порой прикроет очи,
Тут же — мать, отец, сестра.
Путь короче, если к ночи,
И опять длинней с утра.

Дом. Бетонная отмостка.
Три лица почти сквозь дым,
И от сердца иль от мозга —
Нить, протянутая к ним.

Париж французы не сожгли,
Когда вошли в него казаки.
Иной закон иной земли
И небом посланные знаки.

А мы? Рвануть рубаху с плеч.
Последний рупь — на танк и пушку.
На амбразуру грудью лечь
За выжженную деревушку.

Рот солдата переполнен криком,
В миг атаки страшен он и груб.
А у женщины с прекрасным ликом
Тонкий смех таится возле губ.

У портного полон рот булавок,
У сапожника гвоздей.
У артиста — реплик и поправок,
Всяческих затей.

У матроса — трубочного дыма.
У младенца — меж зубов компот.
А у нас с тобой, бегущих мимо,—
Полон рот хлопот.

Фотографий не осталось,—
Лишь для паспорта одна.
Но, конечно, это малость.
И улыбка не видна.

Ни повадки, ни движенья…
Так жила,— на свой лишь страх
Беглые изображенья
Оставляя в зеркалах.

Шли детишки
Под Ростовом.
Ты в пальтишке
Подростковом.

Или с вишней
В кулачке
Где-то в Вышнем
Волочке…

Вяжет ясень
Сеть из пятен.
Сон неясен,
По приятен.

То ли тучка,
То ли дождь.
То ли внучка,
То ли дочь.

Ошибиться —
Мало риска,
Так их лица
Вижу близко.

Сквозь все дальнейшие ветра —
Мир, схваченный душой ребенка,
Со звоном раннего ведра
(Колодец там или колонка?),

С березами перед стеной,
С полями блеклыми картошки
И с кружкою берестяной
На голубеющем окошке.

И есть ли что-нибудь острей,
Чем эти смутные картины,—
Уже из старости твоей,
Как бы сквозь дымку паутины?

Смех и взоры из угла.
В свете вечера неброском
Патефонная игла
Плавно ходит по бороздкам.

Боже, как это давно!
Как во рту протяжно-липко!
Не коньяк и не вино —
«Спотыкач» была наливка.

Пробку вытащить не смог,
Хоть усилья были пылки,
А когда и вправду взмок,
Протолкнул вовнутрь бутылки.

Ладно, парень, не тужи.
Тоже выпьют без остатка…
Не в стекле — на дне души
Сохранился след осадка.

Бедный осинник ходил ходуном.
Сломанных веток валялось немало.
Утром березка за мокрым окном
То появлялась, то исчезала.

Глянет в окно — хоть руками возьми,
И откачнутся повисшие прядки.
Словно с проснувшимися детьми
Вдруг захотела сыграть она в прятки.

Была природа холодна,
На зелень раннюю глядела
И вдруг, с какого-то предела,
Теряла голову она.

Мужчина сдержанней в любви,
Чем женщина, и лишь в начале
Вы это сами отмечали —
Есть холодность в ее крови.

Что такое? Береза с дубовой листвою?
Натуральная елка, но с хвоей сосны?
Нет, не фокус, а жизнь.
Здесь безбрежье лесное,
Где самою природой стволы стеснены.

Здесь характеры их, голоса и повадки
В темной жизни отчаянно переплелись.
Здесь их руки — не в том, как вы ждали, порядке —
Из оконца, из сумрака, из-за кулис.

У постели сапожок
Сбросил хромовый со шпорой.
А по улице снежок
Самый первый лег за шторой.

Тщится голая земля,
Словно томная молодка,
Простыню, кого-то зля,
Натянуть до подбородка.

Лепят бабу — не первый раз —
После длительного заноса.
Вот и угли нашлись для глаз.
Где морковку достать для носа?

Снегу выпасть пришла пора.
Вечереет. Восходит Вега…
Это дети среди двора
Лепят снежного человека.

Когда зарплата
Идет на убыль,
То как заплата —
Последний рубль.

Гулять — не к спеху,
И цель другая:
Прикрыть прореху,
Весь свет ругая.

Но вот, как бочка,
Гудит получка.
Довольна дочка.
Смеется внучка.

Жена в платочке
Со мной под ручку
К торговой точке
Несет получку.

Вдоль тротуара,
Вблизи окошка,
Звучит гитара,
Поет гармошка.

Огни заката
Горят как уголь,
Пока зарплата
Идет на убыль.

Шарф заменяет рубаху.
Испепеляющий взор.
Прежде такие — на плаху,
Прежде такие — в костер.

Хмурость лица — не личины.
Были такие в тени.
Прежде — при свете лучины
Книги писали они.

Старой выплюнут избой
В жизнь сугубо городскую,
Этот форменный изгой
Говорит порой: — Тоскую!..

Он страдает оттого,
Что в селе у них отсталость
И что там ни одного
Родственника не осталось.

Ни в одном глухом дому,
За продавленным порогом,
Нет таких уже — к кому
Закатиться б ненароком.

Вспомнить лапти и треух,
Счастье, связанное с этим,
И, лелея свой триумф,
Возвратиться к взрослым детям.

Рано закрыли трубу.
Сразу же и угорели.
Скоро б лежали в гробу,
А не в семейной постели

Скоро б их сдвоенный след
Мог затеряться под вьюгой,
Если б не юный сосед,
Что заявился с подругой.

Первые двери — ключом.
Кухня в удушливом дыме
Ну, а вторые — плечом:
Не отвечают за ними.

— Форточки настежь, скорей
— Все? Мне же это впервые.
— Быстренько чаю согрей.
Да не пугайся — живые…

Вот как бывает в судьбе
Из-за какой-нибудь вьюшки.
— А ведь хотели — к тебе! —
Вдруг он напомнил подружке