Константин Ваншенкин - Жизнь человека

Я пробудился летом,
Слыша гуденье пчел.
Снилось: стою с билетом,
А мой состав ушел.

…Сумрак лесной опушки.
Запах густой травы.
Вмятина на подушке
От твоей головы.

Хорошо мне было в девушках сидеть.
Мне у батюшки работушка легка.
Мне у матушки так вольно было петь,
А с дружками мять муравушку лужка.

Размолоденьки любезные дружки,
Мне от слов-то ваших ласковых тепло,
Без огня-то вы мне сердце разожгли,
И без ветру мои думы разнесло.

Разнесло их, где густые зеленя,
Разнесло их, где над полем благодать.
Осердились тогда в доме на меня,
Захотели меня замуж отдавать.

Разлучить меня с подружками хотят.
На себя решила руки наложить,
Чтоб не видеть этот луг и этот сад.
Только род свой пожалела погубить.

Я сидела в новой горнице одна.
Я лежала белой грудью на окне.
Я смотрела из открытого окна,
И так тихо и печально было мне.

Вот вошла к нему со света,
С лета — в комнатку его,
Не спросившая совета
На земле ни у кого.

И в каком-то странном раже,
Отвернув слегка лицо,
Все сняла с себя — и даже
Обручальное кольцо.

Средь городских забав
Есть выгул до работы
Охотничьих собак,
Не знающих охоты.

В рассветный холодок
Под окнами, на сквере,
Рвут с места поводок
Заждавшиеся звери.

Вон лайка, спаниель,
Вон гончая и сеттер…
Но где ж болото, ель
И жгущий ноздри ветер

Удивился, в себя приходя:
Спал я, дождика даже не слыша.
Но и не было вовсе дождя —
Это свежеокрашена крыша.

За березами влажно блестит
Над сухою и пыльной землею…
Сам не знаю, зачем ее вид
Мимолетно задел за живое.

Просвет меж двух старинных лип,
Его туманные глубины,
И в них внезапный нежный лик
Уже зардевшейся рябины.

Я шел, где мостик без перил,
Тропинкою, по холодочку,
И это место полюбил,
Запомнил найденную точку.

Ошибка малая одна,
Шаг в сторону — и все закрыто,
Лишь леса хмурая стена —
От равнодушного защита.

Хоть и нет уже сил,
Вновь смеяться готова.
Он седьмого звонил,
Что приедет шестого.

Городил ерунду,
Но без лишнего пыла.
Знать, ему на роду
Так написано было.

Вечно путал с утра
Яви признаки, сна ли…
Что он умер вчера —
Мы сегодня узнали.

Сверху упала щепотка побелки,—
Поднял я взгляд потревоженный свой,
Чтоб догадаться, чьи это проделки,
Кто там еще над моей головой…
Снежный комок от исчезнувшей белки
Так же смущает зимой голубой.

Снегопад, снеготок.
А внутри, в снегопаде,
Мужичок с ноготок,
Как в белеющей хате.

— Ничего не найду! —
Говорит он уныло.—
А ведь все на виду
Лишь вчера еще было.

Сколько лишней возни!..
А в лугах ни тропинки.
А в полях ни лыжни.
А в лице ни кровинки.

Смеялись две отроковицы,
В седьмой шагающие класс
Струился свет от роговицы
Их голубых и карих глаз.

Тянуло свежестью самою
От хохота отроковиц.
И снежной веяло зимою
От шапок и от рукавиц.

Досуг ли, работа,
Один его тешит закон,—
Мурлыкает что-то,
Поет в упоении он.

Не раз говорили:
— Да брось ты свое попурри.
Задумайся или
На лавочку сядь покури.

Подобному зуду
Прийти уже должен конец…—
Ответит: — Не буду,—
И снова поет как юнец.

Дорога — большая.
Того тенорка забытье…
Смутится: — Мешаю? —
И тут же опять за свое.

Косят сено над Байкалом.
Утро близится к концу.
Тяжело косцам бывалым.
Страшно каждому косцу.

Он к стволу привязан пихты
За веревку — как коза.
Глянул вниз по склону — их ты!
И скорей отвел глаза.

Поселенцев давних правнук,
Он висит над крутизной.
Только посвист взмахов плавных
Да встающий ранний зной.

И подобием вселенной,
Впереди и по бокам,—
Тот, из песни, тот, священный,
Тот — единственный — Байкал.

Вспомнить все это и взвесить,
Встав над миром на крыло!..
…Вдруг я понял: да не десять,
Двадцать лет уже прошло.

Как ты пережить сумел все это?
Смерть друзей. Разрывы вдоль кювета.
Долгий фронт и госпитальный тыл…
— Молод был.

Как ты пережить сумел все это?
Средь степей холодный блеск рассвета.
Жизнь вдали от дедовских могил…
— Старый был.

Всеобщих помыслов предмет.
Испуг и даже ослепленье…
Кончается парад планет,
И скоро снимут оцепленье.

И в суматохе новых дней
Душа доверчивая рада,
Что, может, легче будет ей,
Чем в срок вселенского парада;

Когда отбой сыграют там,
И, вспомнив прежние приметы,
Вновь разойдутся по домам,
Забыв равнение, планеты.

Хоть из пушки вверх пали! —
Дверь — ив солнечной пыли
Дед, явившийся внезапно.
А ведь ждали только завтра.

Так он смотрит всякий раз,
Задержав глаза на внуке,
Словно видит всех сейчас
После длительной разлуки.

Внук, ликуя и дрожа,
Позабыл и про гостинец,
Крепко дедушку держа
За его большой мизинец.

Это внуки резвятся тут
Среди лета или зимы.
Чем быстрее они растут,
Тем скорее стареем мы.

Среди света, а то и тьмы,
Зная многое наперед,
Тем скорее стареем мы…
А быть может, наоборот?

Исполнен мир восторга.
Мчат льдины кое-где.
Но тонкая восьмерка
С полудня на воде.

Снежок недавний стаял,
Заголубел зенит,
И длинноногий стайер
Вдоль сквера семенит.

Мальчишки близ асфальта
Гоняют мяч… У них
Пока что нет офсайда
И сложностей иных.

В спорте прозвища как в деревне,
И традиции эти древни.
Каждый ловко и прочно зван:
Слон. Михей. Косопузый. Жбан.

Так заходит сосед к соседу
Длинным вечером на беседу.
Эта явная теплота
Между близкими принята.

Оборачиваясь на кличку,
Что с годами вошло в привычку,
Усмехаешься: «Молодежь!..»
И опять от ворот идешь.

Потому что взяты ворота…
В этом все-таки было что-то:
Гусь. Чепец. Пономарь. Стрелец…
А играет-то как, стервец!

Аэропорт в работе и в заботе.
Но сколь неодинаков интерес —
Лететь ли вам, иль вы кого-то ждете,
Иль сами опускаетесь с небес.

Вы чуточку задумались с устатку.
Но разное волненье в вас живет —
Спешите ли по залу на посадку,
Идет ли на посадку самолет.