«А мы остаёмся...»
А мы остаёмся —
На клетках чудовищных шахмат —
Мы все арестанты.
Наш кофе
Сожжёнными письмами пахнет
И вскрытыми письмами пахнут
Почтамты.
Оглохли кварталы —
И некому крикнуть: «Не надо!»
И лики лепные
Закрыли глаза на фасадах.
И каждую ночь
Улетают из города птицы,
И слепо
Засвечены наши рассветы.
Постойте!
Быть может — нам всё это снится?
Но утром выходят газеты.
1978 Одесса
«Кому дано понять прощанье...»
Кому дано понять прощанье —
Развод вокзальных берегов?
Кто может знать, зачем ночами
Лежит отчаянье молчанья
На белой гвардии снегов?
Зачем название — любовь?
А лучше б не было названья.
1978 Одесса
«Сия зима умеет длиться...»
Сия зима умеет длиться,
И нет болезни тяжелей.
И чашу декабря — налей! —
В слепых домов лепные лица
Плеснуть — застынет на лету!
И грянет голосом студёным —
Снежком в окно —
стекольным звоном —
Но звон увязнет за версту.
И вновь под белыми мехами,
Под ватным бредом за окном —
Неизлечимое дыханье
О винограде вороном.
1978 Одесса
«Как беззвучно стремится мимо...»
Как беззвучно стремится мимо
Этот бешеный снегопад!
Словно ссорятся херувимы —
Только перья с небес летят!
Словно белые кони в мыле —
Свита снежного короля —
На лету, ошалев, застыли,
А возносится вверх земля.
И достаточно молвить слово —
И подхватит, и унесёт
Так стремительно и бредово,
Что дыханье в губах замрёт.
И завьются ветра крутые
Под ногами, и сей же час
Побледневшие мостовые,
Накренясь, пропадут из глаз.
И, боясь упустить из вида
Сногсшибательный ваш полёт,
С бельэтажа кариатида
Белой рученькой вам махнёт.
Ну, возьмите её с собою
В эти дьявольские снега,
В это буйное голубое,
Растерявшее берега!
Пропадайте в большом зените,
Не оглядываясь назад!
Что ж вы медлите?
Посмотрите —
Ваш кончается снегопад.
1978 Одесса
«А рыбы птицами мнят себя...»
А рыбы птицами мнят себя,
Не ведая облаков.
Они парят — сродни голубям —
Над пальчиками цветов.
И есть у них рожденье и смерть,
И есть печаль и любовь,
Морские кони, вода и твердь.
А нет одних облаков.
1978 Ленинград
«В двух верстах от реки Двины...»
Моему незнакомому прадеду — подполковнику гражданской войны
В двух верстах от реки Двины —
С пулей в горле —
В последней муке —
Посредине своей войны
Ты навек запрокинул руки.
И по белой рубашке — кровь
Голубая.
И рот прокушен.
И растерянных муравьёв —
Хороводом —
Простые души.
Вместо будущих летних дней,
Вместо горькой посмертной славы
В опрокинутой глубине
Голосят
Над тобою травы.
Отлетела
Твоя гроза.
Мы — в позоре чужих парадов.
Но даны мне твои глаза —
Как проклятие
И награда.
1978 Одесса
«Этот странный Четверг...»
Этот странный Четверг
был на царство рождён,
Но надел шутовской наряд.
И правленье его началось дождём
С четырьмя ветрами подряд.
И на мокрых улицах было темно,
И мело по шоссе огнём,
А утро было отменено —
И никто не спросил о нём.
И пошла клоунада нежданных встреч,
И в упор фонари зажглись,
И срывали плащ с королевских плеч
Сквозняки из-за всех кулис.
И мы вдруг позабыли свои слова —
И никто никого не спас.
А в суфлёрской будке сидела сова
И навылет смотрела в нас.
А Четверг, смеясь, гремел бубенцом
И дурачился невпопад.
— Это просто, — кричал, —
со счастливым концом,
А попробуйте наугад!
Вам сюжет не позволил бы жечь кораблей,
Я его высочайше отверг.
Я велю вам сегодня играть без ролей —
Божьей милостию Четверг!
И мы тогда на подмостки взошли,
И стояли — в руке рука —
И, ненужные небу, лежали в пыли
Бутафорские облака.
И нам был сценарием чистый лист
И отчаянье вместо слов,
И нам был безразличен галёрки свист
И молчание первых рядов.
А Четверг смотрел, а потом ушёл —
И никто не заметил, когда.
И Пятница следом взошла на престол,
Прекрасна и молода.
1978 Ташкент
Там на небе погром —
Отлетают рояльные клавиши
И перины беспомощно сыплются
вспоротым смехом.
Ах, мы тоже живём
Всё под той же кометой кровавейшей.
Но оттуда,
Оттуда уже никому не уехать.
Но оттуда — куда?
Всё уже переписано набело,
Чьи-то крылья слетают — но кружат,
Но всё же опали...
Ах, кому он теперь —
Черновик убиенного Авеля —
Сумасшедшая льдинка
В неверно поющем бокале.
1979 Одесса
«Добрый вечер, февраль, — о, какие холодные руки!..»
Добрый вечер, февраль, — о, какие холодные руки!
Вы, наверно, озябли? Постойте, я кофе смелю.
Синий плед и качалка.
И медленный привкус разлуки —
Что ещё остаётся отрёкшемуся королю?
Расскажите мне, как там на улицах?
Прежний ли город?
Не боятся ли окна зажечь на кривых этажах?
Расскажите об их занавесках, об их разговорах,
И не тает ли снег,
И не страшно ли вам уезжать?
Я, конечно, приду на вокзал.
Но тогда, среди многих,
Задыхаясь, целуя и плача, едва прошепчу:
— До свиданья, февраль!
Мой любимый, счастливой дороги!
Дай вам Боже, чтоб эта дорога была по плечу.
1979 Киев
«Сентябри мои за морями...»
Сентябри мои за морями.
Мы не станем друг другу сниться.
Город с низкими фонарями,
Задевающими за ресницы,
Ты, растящий своих паяцев
Там, где время — стена немая,
Ты, умеющий так смеяться,
Как другие хлеба ломают, —
Я желаю тебе — погоды!
Улыбнись.
Я сдержу дыханье.
Посмотри — я твоей породы.
Я не порчу плачем прощанье.
1979 Одесса
Ну что ж — весна!
Улыбка обезьянки.
Лукавые очистки апельсинов,
Портовый воздух между влажных стен.
Нам ворожат
Печальные цыганки,
И мы во сне вдыхаем, обессилев,
Предчувствие дождей и перемен.
Ну что ж, пора...
1979 Одесса
«Что же стынут ресницы...»
И. Г.
Что же стынут ресницы —
Ещё не сегодня прощаться,
И по здешним дорогам ещё не один перегон —
Но уже нам отмерено впрок
Эмигрантское счастье —
Привокзальный найдёныш,
Подброшенный в общий вагон.
Мы уносим проклятье
За то, что руки не лобзали.
Эта злая земля никогда к нам не станет добрей.
Всё равно мы вернёмся —
Но только с иными глазами —
Во смертельную снежность
Крылатых её декабрей.
И тогда
Да зачтётся ей боль моего поколенья,
И гордыня скитаний,
И скорбный сиротский пятак —
Материнским её добродетелям во искупленье —
Да зачтутся сполна.
А грехи ей простятся и так.
1979 Киев
«Оx, разучилась вязать узелок!..»
