Андрей Вознесенский - Выпусти птицу!

Ты кричишь, что я твой изувер,
и, от ненависти хорошея,
изгибаешь, как дерзкая зверь,
голубой позвоночник и шею!

Недостойную фразу твою
не стерплю. Побледнею от вздору.
Но тебя я боготворю.
И тебе стать другой не позволю.

Эй, послушай! Покуда я жив,
жив покуда,
будет люд Тебе в храмах служить,
на Тебя молясь, на паскуду.

Подарили, подарили
золотое, как пыльца.
Сдохли б Вены и Парижи
от такого платьица!

Драгоценная потеря,
царственная нищета.
Будто тело запотело,
а на теле – ни черта.

Обольстительная сеть,
золотая ненасыть.
Было нечего
      надеть,
стало некуда носить.

Так поэт, затосковав,
ходит праздно на проспект.
Было слов не отыскать,
стало не для кого спеть.

Было нечего терять,
стало нечего найти.
Для кого играть в театр,
если зритель не «на ты».

Было зябко от надежд,
стало пусто напоследь.
Было нечего надеть,
стало незачем надеть.

Я б сожгла его, глупыш.
Не оцените кульбит.
Было страшно полюбить,
стало некого любить.

I Мой собеседник – кроткий,
          баско́й!
Он челюсть прикрыл бородкой
          как перчаточкою боксер.
«Кус-кус» на меню не сетует – повара не учить!
Мой фантастический собеседник
          заказывает – дичь.

«Коровы летают?
Летают.
Неси.
Короны летают? Но в аут.
Мерси».
А красный Георгий на блюде
летел на победных крылах,
где как лебединые клювы,
копыта на белых ногах!

И парочкой на излете
ночном
кричали Тристан и Изольда,
обнявшись, как сендвич с мечом.

Поэты – не куропатки.
Но если раздеть догола,
обломок ножа под лопаткой
сверкнет, как обломок крыла.

А наши не крылья – зонтики
          стекают в углу, как китч.
Смакует мой гость: «Экзотика!
          Отличнейшая дичь!»

II Голодуха, брат, голодуха!

Ухо
а ля Ван-Гог. . . . . 150 000 крон
фаршированный вагон
всмятку. . . . . 1000 персон
пятка
съеденного Рокфеллера мл. (Новая Гвинея). . . 10 000 000 000
неочищенная фея. . . . . на 2 персоны
цветочная корзинка Сены
с ручкою моста. . . . . 2 франка
Ирисы. . . . . 2 франка
полисмены в фенах
сидящие, как Озирисы. . . . .
Дебре семилетней выдержки. . . . .
роман без выдержки и урезки. . . . .
Р. Фиш (по-турецки). . . . . 5000 экз.
шиш с маслом. . . . . 450 000
хлеб с маслом. . . . .
блеф с Марсом. . . . . 1 000 000 000 000 000 

«Мне нравится тот гарсон
в засахаренных джинсах с бисером»

Записываем:
«1 фиат на 150 000 персон,
3 фиата на 1 персону
Иона. . . . . 2 миллиона лет
сласти власти. . . . . 30 монет
разблюдовка в стиле Людовика
винегрет. . . . . нет
конфеты „Пламенный привет“. . . . . нет
вокальный квинтет. . . . . нет

Голодуха, брат, голодуха
особо в области духа! –

а вместо третьего
мост Александра III. . . . . 188?»

Голодуха, брат, голодуха
от славы, тоски, сластей,
чем больше пропустишь в брюхо,
тем в животе пустей!

Мы – как пустотелые бюсты,
с улыбочкою без дна,
глотаешь, а в сердце пусто –
бездна!

«Рубаем (испанск.), Андрюха!»
Ешь, неизвестно что,
голодуха, брат, голодуха!
Есть только растущий счет.

А бледный гарсон за подносом
летел, не касаясь земли,
как будто схватясь за подножку,
когда поезда отошли…

Ах, кто это нам подмаргивает
          из пищ?
Мой собеседник помалкивает –
          отличнейшая дичь!

В углу драматург глотает
противозачаточные таблетки.
Завтра его обсуждают.
Как бы чего не вышло!..

На нем пиджачок, как мякиш –
       что смертному не достичь.
Отличная дичь – знай наших!
Послушаем, что за спич?

III На дубу написано «Валя».
Мы забыли, забыли с вами,
не забыли самих названий,
позабыли, зачем писали!

На художнике надпись «сука»,
у собаки кличка «Наука»,
«Правдолюбец» на самодержце.
Ты куда, «Аллея Надежды»?
И зачем посредине забора
изреченье: «Убей ухажора»?
На Луне – «Дж. Армстронг, с любовью»
и «Прогресс» на Средневековье

И, уверовав в слов тождественность
в одиночнейшем из столетий,
кто-то обнял доску, как женщину.
Но это надпись на туалете.

И зачем написано «Лошадь»
на мучительной образине,
в чьих смычковых ногах заложена
одна сотая автомашины?

IV «Кус-кус» пустеет во мраке,
          уносят остатки дичи…
«Дикси!»

Но самая вера злющая –
что было бы революцией
название «Революция»
написано на революции!
И, плюнув на зонт и дождик,
       в нелепейший из дождищ
уходят под дула художники –
          отличнейшая дичь!

Прощайте, Семен Исаакович.
Фьюить!
Уже ни стихом, ни сагою
оттуда не возвратить.

Почетные караулы
у входа в нездешний гул
ждут очереди понуро,
в глазах у них: «Караул!»

Пьерошка в одежде елечной,
в ненастиях уцелев,
серебрянейший, как перышко,
просиживал в ЦДЛ.

Один, как всегда, без дела,
на деле же – весь из мук,
почти что уже без тела
мучительнейший звук.

Нам виделось кватроченто,
и как он, искусник, смел…
А было – кровотеченье
из горла, когда он пел!

Маэстро великолепный,
а для толпы – фигляр…
Невыплаканная флейта
в красный легла футляр.

Нападающего выкрали!
Тени плоские, как выкройки.
Мчится по ночной Москве
тело славное в мешке.

До свидания, соколики!
В мешковине, далека,
золотой своей «наколочкой»
удаляется Москва…

Перекрыты магистрали,
перехвачен лидер ралли.
И радирует радар:
«В поле зрения вратарь».

Двое штатских, ставши в струнку,
похвалялись наподдавшие:
«Ты кого?» –
«Я – Главнонструктора».
«Ерунда! Я – нападающего!»

«Продается центр защиты
и две штуки незасчитанные!»
«Я – как братья Эспозито.
Не играю за спасибо!»

«Народился в Магадане
феномен с тремя ногами,
ноги крепят к голове
по системе „дубль-ве“».

«Прикуплю игру на кубок,
только честно, без покупок».
Умыкнули балерину.
А певица
на мели –
утянули пелерину,
а саму не увели.

На суде судье судья
отвечает: «Свистнул я.
С центра поля, в честном споре
нападающего сперли».

Центр сперт, край сперт,
спорт, спорт, спорт, спорт…

«Отомкните бомбардира!
Не нужна ему квартира.
Убегу!
Мои ноженьки украли,
знаменитые по краю,
я – в соку,
я все ноченьки без крали,
синим пламенем сгораю,
убегу!

Убегу! Как Жанна д’Арк он, –
ни гугу!
Не притронулся к подаркам,
к коньяку.

„Убегу“ – лицо как кукиш,
за паркет его не купишь.
„Когда крали, говорили –
„Волга“. М-24…“»

Тень сверкнула на углу.

Ночь такая – очи выколи.
Мою лучшую строку,
нападающую – выкрали…

Ни гугу.