Стихотворения. Проза - Леонид Дмитриевич Семёнов

В эти дни всюду сонная тишь,

словно ты не глядишь.

Я хожу и топчу золотую листву,

в эти дни не тебя ль я зову?

Я березкам сказал, что тебя я простил:

я не мог не простить — я любил.

Но березки молчат, всюду тишь...

Отчего — ты молчишь?

Тихо стали осенние дни,

холоднее туман по утру,

и горят уж по избам огни

каждый день ввечеру.

А в лесу от березок бело:

вся у ног золотая листва.

Стало пусто, просторно, светло,

в паутинах трава.

По дороге пойдешь — тишина.

Даже галки — и те не кричат,

и в платке, но все также одна —

ты прошла нынче в сад.

ВЕЧЕРА [64]

Сидишь ты, смирная,

у своего окна;

работа спорится медленно,

и в доме — тишина.

Я жду. Все ниже клонится

передо мной волос пробор, [66]

и грустно мне: мне хочется

смотреть в любимый взор.

А говорить нам не о чем:

все сказано давно...

Заря морозная, вечерняя,

окрасила окно.

Час еще не поздний:

не горят огни.

Вечер стал морозней,

мы — одни. [68]

Помолчим сегодня: [69]

колокольный звон

что — мечта Господня,

что — твой сон.

Время близится вечернее,

смолк уныло дальний звон,

стали люди суевернее:

не далек желанный сон.

Сердце — тихо, немятежное:

все сбылось, чем жизнь ясна.

Что же медлит неизбежное?

Ночь и с звездами темна.

Ты лежала вся дымкой увитая,

ты была так чужда, далека.

Возле гроба, — глазетом обитая,

нас пугала немая доска.

Мы слова повторяли обычные

и все ждали обедни конца,

были страшны черты, непривычные,

дорогого когда-то лица.

Вспоминалися дни благодатные,

вспоминалась весна и цветы,

все цветы на лугах ароматные,

под душистой акацией ты!

Был праздник. Ушла со двора гувернантка.

Был тихий вечерний, задумчивый час.

На улице пела тоскливо шарманка,

Все было и нынче, как было не раз.

Две сестры примеряли пред зеркалом шляпы.

Качался на шляпках назойливо мак.

Задремал их братишка на стуле у папы.

Стучали часы одиноко тик-так.

В гостиной блестели старинные рамы.

Был траурным крепом затянут портрет,

улыбалось лицо в нем румяное мамы.

От окон блестел навощенный паркет.

И пела по-прежнему где-то шарманка,

скрипела на кухне несносная дверь.

Были счастливы дети... Ушла гувернантка...

Было завтра, вчера и теперь...

У старухи все одно,

все жужжит веретено.

Песнь уныла, и скучна,

бесконечно нить длинна.

Развивается клубок:

вот геройство, вот порок;

стар — жених, она — юна,

хил — отец, семья — бедна.

Вот цари и короли

делят жребии земли,

разгорается война,

хлещет алая волна...

И опять — любовь, порок,

затемняется поток,

и угрюма и страшна

вековая тишина.

А над нею все одно,

все жужжит веретено.

Песнь уныла, и скучна,

бесконечно нить длинна.

Развивается клубок:

вот геройство, вот порок;

стар — жених, она — юна,

хил — старик, семья — бедна...

et cetera in perpetuum. [74]

Мне снятся вечерние свечи,

она на коленях моих

лепечет мне быстрые речи,

лепечет о снах молодых.

Ей снилися белые кони,

все белые кони в полях,

серебряных всадников брони

сверкали на белых конях.

Дрожала земля под конями

и капала пена с удил.

Он, светлый, звеня стременами,

копье перед ней опустил.

Ей снилися белые кони,

все белые кони в полях,

серебряных всадников брони

сверкали на белых конях...

Не спи! но спящих не буди!

Заутра выйди на крыльцо,

надень венчальное кольцо,

и обратив к заре лицо,

молись и жди!

И вот с востока на заре

промашут огненные птицы;

мелькнут заветные станицы,

зардятся копья на горе.

И он, — веселый и победный,

в передрассветной тишине,

от вражьих ран — смертельно-бледный,

проскачет мимо на коне.

Я — целомудрен, чист и свят,

и свято имя — голубицы,

моей возлюбленной юницы,

мои напевы сохранят. [79]

Я ей пророческими снами

исполнил девственную грудь

и непорочными мечтами

усеял в небе светлый путь.

Не ярче ль звезд её порфира,

на кудрях