212. «Посмотри, на озере ночном…»
Посмотри, на озере ночном
Протянулась лунная дорожка,
Вся пронизанная серебром…
Постоим и помолчим немножко!
Оба мы немалый путь прошли,
Заплатили сердцу сединою,
Но луна и запахи земли
Те же, что и давнею весною.
Если хочешь, счастьем назови
То, чему на свете нет названья.
Мир согрет дыханием любви
В вечной смене встреч и расставанья.
И жалеть нам надо в поздний час
Не о том, что годы уносили
Всё, что было дорого для нас,
А о том, что мало мы любили.
Потому что на тропе земной
Есть и у души предназначенье;
Каждой долгожданною весной
Расцветать и осыпать цветенье…
Июль 1956
Чтоб душа была свободной
От любых забот и дел,
Дар доступный, всем угодный,
Нам мечта дана в удел.
Нет на свете большей власти
И свободы большей нет,
Чем на твой вопрос о счастье
Предугаданный ответ.
Разве время и пространство,
Побежденные мечтой,
Не свидетель постоянства
Тех, кто борется с судьбой?
Я ценю к мечте пристрастье,
Как игру лучей во мгле,
Но мое простое счастье
Тут же, рядом, на земле,
И, пока со мною небо,
Смех детей, любимый взгляд,
Свежесть трав и запах хлеба —
Несказанно я богат.
А мечта — удел поэта,
И «судьбой» ты не зови
То, что создал сам из света,
Дружбы, мира и любви.
1956
214. «Не торопи стихов. Им строгий дан черед…»
Не торопи стихов. Им строгий дан черед
На чернозем души порой рассыпать зерна.
Из них едва ль одно спокойно прорастет,
Но ты лелей росток ревниво и упорно.
Смотри, как жадно он слепую тянет нить,
Как, бледный, хочет жить, как солнца ищет в небе
И просит у тебя всю душу перелить
В его колеблемый весенним ветром стебель!
Отдай ему сполна дыхание свое
И кровь горячую пролей в его суставы,
Чтоб мог он восходить всё выше в бытие,
Прорезав пласт земли и раздвигая травы.
И не погибнет мысль, взращенная тобой,
Но, почку разорвав напором силы страстной,
На молодом стебле раскинет венчик свой —
Пускай на краткий миг, но все-таки прекрасный!
1956
Смотри, какая радость глазу!
Там, где разлита тишина,
Подобно бледному топазу,
Стоит над городом луна.
Она, как драгоценный камень,
Повисший в синеве высот,
Переливается и пламень
В заливе кружевом плетет.
Вздымает лодки у купален
Неторопливая гряда,
И островерхий врезан Таллин
В белесый сумрак навсегда.
1952
На рассвете бежали клокастые, рваные тучи,
Ветер выл неустанно, восток разгорался, угрюм,
И царапали крышу озябшие голые сучья.
Я проснулся… Всё тот же глухой, несмолкаемый шум.
Он, казалось, весь мир наполнял на холодном просторе.
То вздыхала земля, словно что-то ей снилось в бреду.
А за дюнами тяжко ворочалось мутное море,
И огромные сосны скрипели, почуяв беду.
Где-то там, расходясь, рассыпаются белые гривы,
Налегая на весла, безмолвно гребут рыбаки,
Но, взлетая на гребень, они уже видят счастливый
Огонек за туманом над устьем родимой реки.
Балтика Август 1946
Домов оранжевая черепица,
Надменный шпиль над валом крепостным…
Проходишь узкой улицей, — и мнится,
Что этот город — сказка братьев Гримм.
У мшистой башни — «Толстой Маргариты»,
Под каменною аркою ворот,
Я слушаю, как отвечают плиты
Моим шагам, покуда полночь бьет.
Но стоит только, переулком старым
Свернув, в балтийский окунуться бриз,
Из-за угла слепительные фары,
Скользнув вдоль камня, выхватят карниз.
И, синь средневекового тумана
Прорвав, в настороженной тишине
Хрусталь колоратурного сопрано
Рассыплется на радиоволне.
Я рад, что утром солнце мне смеется
И что шаги по плитам так легки,
Что здесь поют «Варяга» краснофлотцы,
Испытанные морем земляки.
Что голуби здесь сизы и белесы,
Что светят васильками у межи
Мне взгляды девушек, светловолосых
И гибких, словно стебли спелой ржи.
Что для Эстонии голубоглазой,
Моих республик молодой сестры,
Так празднично над серым морем вязы
Зажгли свои победные костры!
5 августа 1946
Люблю готические стрелы
Над чешуею черепиц,
Полет стрижей и камень белый
Заросших розами гробниц.
Люблю прибитые подковы
Над сводом башенных ворот
И улочек средневековых
За поворотом поворот.
Но мне милее свежей ранью,
Когда и воздух голубей,
Прислушиваться к воркованью
Бродящих рядом голубей.
Их воркотня у старых зданий,
В толпе, на камне стертых плит
О жизни вечном прорастанье
Над дряхлым прахом говорит,
Пахнул от взморья ветер резкий,
И, утверждая с песней связь,
В широкошумном крыльев плеске
В лазурь вся стая поднялась.
Серебряная, молодая,
Пьяна балтийской синевой,
Она плывет, в просторах тая,
Как лучший сон, как праздник мой.
<1957>
Оно опять проходит перед нами,
В октябрьском закаленное бою…
Я старое, прославленное знамя
Встречаю, словно молодость свою.
Широкое, как правда жизни новой,
Оно в суровой простоте своей
Еще не носит бахромы тяжелой
И оплетенных золотом кистей.
Простой кумач неугасимым цветом
Пылает, как века ему пылать!
И наискось на нем:
«Вся власть Советам!» —
Написано широко, через «ять».
С тех дней, когда мы штурмовали Зимний
И рвали звенья вражьего кольца,
Оно живет и в нашем светлом гимне,
И в правде, окрыляющей сердца.
Июнь 1957
220. «Жарко рябины взметнулся костер…»
Жарко рябины взметнулся костер,
Гроздья качнула синица.
Снова в лицо рябоватых озер
Осень спросонок глядится.
Сумерки бродят за каждой сосной
В шорохах позднего гула.
Запахом гари и прели грибной
С темных лощин потянуло…
Всё же мне по сердцу эта пора:
Холод опушек бодрящий,
Пряди тумана и стук топора
В тронутой инеем чаще.
Сердцем мне хочется выше лететь,
Крик подхватить журавлиный.
Горько и ярко над рощей гореть
Кистью огнистой рябины.
Осень! Заветных свершений пора!
Будет под выпавшим снегом
В листьях оврага и пепле костра
Место грядущим побегам!
Пусть уж никто и не вспомнит весной
Эти туманные прели —
Старые листья легли в перегной,
Чтоб молодые шумели…
Сентябрь 1957
221. «Есть города — на пенсии у Славы…»
Есть города — на пенсии у Славы.
Овеянные шелестом знамен,
Они стоят, надменно величавы,
Погружены в Историю, как в сон.
Он не таков. Его лицо морское
В грядущее всегда обращено,
И гордое дыханье непокоя —
Завет стихий — сроднилось с ним давно.
Быть может, ветры Балтики суровой
Взрастили в нем, закованном в гранит,
Огонь мечты о солнце жизни новой
И веру в то, что Правда победит.
О, город мой! От невского простора,
От трудовых окраин и застав
Здесь занялась полярная Аврора,
Цвета зари по снегу распластав.
И тот, кто у Финляндского вокзала
Приветствовал ее с броневика,
В тебя, мой город камня и металла,
Вошел дыханьем жизни на века!
Октябрь 1957
222. «Заветное дело жизни…»