Всеволод Рождественский - Стихотворения

Здесь солнцем по земле раскиданы лучинки
         Сквозь сосен частокол.
И колют сердце мне смолистые хвоинки,
         Как сотни звонких пчел.

Дрожит и дышит бор, переплетенный с тенью,
         В ушах немолчный звон.
И лег я на траву, весь обессилен ленью,
         В цветы — со всех сторон.

Уж доверху полна опенками кошелка,
         А там сквозь сеть ветвей
Струистым оловом проблескивает Волга —
         То тише, то живей.

И, шорохам вершин широким вздохом вторя,
         Прохладный ветерок
Дыханием лугов и Рыбинского моря
         Моих коснулся щек.

Заволжской стороны багряные просторы,
         Осенние леса…
Там, в поймах, в островах, расшитая в узоры,
         Заката полоса.

Так вот откуда ты брала родную силу,
         О русская душа,
Вот что тебя в грозу на подвиг вдохновило
         И чем ты хороша!

Привольной осени обилье золотое,
         Рожденное трудом,
Мне словно матери лицо, всегда живое,
         И милый сердцу дом.

К какой бы ни неслись звезде или планете
         Ракеты-корабли,
Я знаю: для меня нет ничего на свете
         Родней моей земли.

И пусть галактика струит свои морозы —
         Я унесу с собой
И легкий шелест рощ, и желтый лист березы
         Над Волгой голубой.

Я начал день свой пушкинским стихом,
Сверкнувшим мне с развернутой страницы,
И до сих пор он в памяти струится,
Как отраженье клена над прудом.

О чем шумит бессонных листьев речь?
Как разгадать их тайное значенье?
И вот уже игла воображенья
Легко успела сердце мне обжечь.

Еще не знаю, поведет куда
Невнятная, нежданная тревога,
Но мнится мне — взыскательно и строго
Там, в высоте, прорезалась звезда.

Меня с ней тонкий луч соединит,
Как с сердцем друга вещая беседа,
И этот луч стрелою Кифареда
Разбудит отозвавшийся зенит.

Волненье сердца, голоса земли
Войдут под звездный купол мирозданья,
Как радуга блаженства и страданья,
Как жизнь и свет в космической пыли!

В этот миг ты сам поймешь
         То, что жизнь прошла.
Как свой стол, ты приберешь
         Мысли и дела.

Что же вспыхнет пред тобой
         В этот день из дней?
Может, снова станут в строй
         Лица всех друзей?

Может, вновь услышишь речь
         Отшумевших лет —
Чтоб хоть что-нибудь сберечь
         Там, где света нет?

Сердце холод обоймет
         Крепко, не спеша.
В сверхкосмический полет
         Ринется душа.

И, увидев с корабля
         Точку средь светил,
Скажешь: «Вот она, Земля,
         Где я прежде жил!»

Не в виденьях, не в туманах,
Не в разливе облаков,
Не в безвестных дальних странах,
Зовах смутных и нежданных,
Легком шелесте шелков,

И не там, в заснувшем доме,
В свете лунной полосы,
Где всё строже, незнакомей
В полусне, в полуистоме
Тихо тикают часы,—

Нет, она в живом волненье,
В светлой поступи труда,
В неустанном нетерпенье
Жить, творить и, к звеньям звенья
Прибавляя, длить года.

В том, что я, свой век кончая,
С полной света высоты
Всё дышу прохладой мая,
Всё ищу, не уставая,
Века нового черты.

Нет, мне не говори, что трудно умирать,
Что легче было бы и вовсе не родиться, —
Ведь у моей души «особенная стать»,
И всё, чем я дышал, в моих делах продлится.

Нет, жизнь была не сном на милой мне земле.
Хоть не легко порой свой жребий мог нести я,
Я видел в злых годах, в передрассветной мгле
Прекрасный облик твой, грядущая Россия.

Я различал тогда и Девы вечный лик,
Что светом на доске писала кисть Рублева,
И юность той зари, чей огненный язык,
Взвиваясь, вырвался из плена ледяного.

И в тех простых словах, что были мне даны,
Как мог, я воплотил заветное желанье:
Быть не изгоем, нет! — а сыном той страны,
Которая зажгла Полярное Сиянье,

Не только именем я русский, я душой
С судьбою Родины сплетен нерасторжимо.
И мил мне гул времен над самой головой,
Что для иных прошел неуловимей дыма,

Я был свидетелем неугасимых лет,
Наследником надежд, участником свершений,
И пусть оставлю я хотя бы малый след
Для памяти за мной идущих поколений!

Жизнь проходит… Но, хотя и поздно,
Я хотел бы в ней запечатлеть
Всё, что нежно, радостно и грозно
Здесь, в груди, не уставало петь.

Что порой мне сердце разрывало
Иль на крыльях поднимало ввысь,
Чтоб слова, как в юности бывало,
Чьей-нибудь струне отозвались.

От добра, от зла ли эта сила,
Кто мне скажет? Только ей одной
Отдал я всё то, чем жизнь томила
И манила с каждою весной.

Может быть, мое предназначенье
Было в том, что всюду слышал я
Ритма неустанное биенье,
Молодое сердце бытия.

Овеянные пушкинскою славой,
Таинственно притихшие сады,
Как я люблю ваш вечер величавый
И в листьях клена стылые пруды!

В осенней стуже, тишиной объятой,
Гляжу я сквозь узор нагих ветвей
На зябнущие плечи белых статуй,
Мерцающие в сумраке аллей.

Когда-то густолиственную арку
Я вижу облетевшей и сквозной,
И словно вздох проносится по парку
Далекой замирающей струной.

Уж больше на чугунную ограду
Не сядет голубая стрекоза,
Не скатится к умолкшему каскаду
Журчащих вод литая бирюза.

Всё тихо здесь, в преддверии Аида,
В настороженной строгой тишине…
Но не туман ползущий, не обида
Сырых продрогших листьев внятны мне.

Пускай ветра в вершинах бродят дико
И снег идет, — в весеннем далеке
Из недр земных вернется Эвридика
С живыми перелесками в руке.

И парк проснется вновь в блаженной лени,
Дыша прохладным шелестом листвы,
Узор дрожащий ляжет на ступени
Просветами апрельской синевы.

И, слыша пробужденных вод журчанье,
Под своды лип столетних, не спеша,
Сюда уж не тропой воспоминанья,
А в блеске дня — пройдет моя душа.

Помню, как в студенческие годы
На Литейном забирался я
Под глухие каменные своды
Рыться в грудах книжного старья.

Всё здесь есть: листочки мадригалов,
Знатных литографии персон,
Связки молью траченных журналов,
Памятных с некрасовских времен.

Описанья знаменитых зданий,
Ярмарочный песенный товар,
Томики стихов — первоизданий
С маркой типографии Плюшар.

Пьесы, избежавшие цензуры,
Корректуры «Искры» и «Звезды»,
Ленина женевские брошюры,
Первые марксистские труды…

Летчики, ученые, артисты
Рылись в этих грудах не спеша,
И несли им книги букинисты
Так, как будто в каждой есть душа.

Чтобы всех обрадовать находкой,
Ворошили с ними пыльный прах
Старички с козлиною бородкой,
В старомодных узеньких очках.

Как не заблудиться в книжной груде!
Но, любя родных легенд язык,
Эти многознающие люди
Как свои бродили в мире книг.

Давние проглядывая списки,
К ним, осенний отряхнув туман,
Заходили Горький, и Десницкий,
И Смирнов-Сокольский, и Демьян.

Оценив их верную услугу,
Сколько книголюбов — и не зря! —
Пожимали руку им как другу,
За редчайший том благодаря.

Где они, все эти могикане,
В памяти хранившие своей
Столько дат, событий и названий,
Отгоревших и живых идей?

Может быть, родной землей хранимый,
Не один из них навек уснул…
Добрым словом Алексей Максимыч
Стариков когда-то помянул.

И, воспоминанием согреты,
Как живые в памяти встают
Те, кто так любил свой невоспетый,
Радость людям приносящий труд.