8 декабря 1915
Июньский вечер в облаках
Пурпуровых горел,
Спокойный лебедь в тростниках
Блаженный гимн запел.
Он пел о том, как север мил,
Как даль небес ясна,
Как день об отдыхе забыл,
Всю ночь не зная сна;
Как под березой и ольхой
Свежа густая тень;
Как над прохладною волной
В заливе гаснет день;
Как счастлив, счастлив, кто найдет
Там дружбу и любовь;
Какая верность там цветет,
Рождаясь вновь и вновь.
Так от волны к волне порхал
Сей глас простой хвалы;
Подругу к сердцу он прижал
И пел над ней средь мглы.
Пусть о мечте твоей златой
Не будут знать в веках;
Но ты любил и пел весной
На северных волнах.
24 января 1916
Н. Рунеберг. Марш мертвецов
Упорной колонной мы строимся там,
Где гибнут живые толпа́ми.
Всё новые воины к нашим рядам
Идут, примыкают с годами.
Пробитая грудь, окровавленный лоб —
Так рать наша бьется из гроба,
Ее не пугают опасность и гроб,
Не трогают зависть и злоба.
Слабеет в сраженьи живая рука,
Оружие может сломаться,
А наши деянья не знают врага,
Не могут ничем запятнаться.
Да, новые воины к нашим рядам
Идут, примыкают с годами,
Победной колонной мы держимся там,
Где гибнут живые толпами.
11 декабря 1916
З. Топелиус. Рабочая песня
Рабочие-други, наш радостен труд
Финляндии, матери нашей.
Мы мерим глубины озер и запруд,
Мы правим ремесла и пашем.
Упорным трудом
Мы ставим ей дом,
Чтоб мать не осталась на месте пустом,
В нужде не увяла,
Не стала рабой,
От нас получала
Свой хлеб и покой.
Рабочие-други, наш радостен труд
Финляндии, матери нашей.
Прекрасная мать в лучезарной красе
Нас крепко к груди прижимает,
И сердца биенья мы слушаем все,
Лишь только борьба затихает.
Чтоб долг отплатить,
Добро отдарить, —
Мать в жемчуг и в золото надо рядить.
В поток полноводный
Ей любо смотреть;
Нам — жить с ней, свободной,
И с ней умереть.
Прекрасная мать в лучезарной красе
Нас крепко к груди прижимает.
12 декабря 1915
З. Топелиус. Млечный путь
Погашен в лампе свет, и ночь спокойна и ясна,
На памяти моей встают былые времена,
Плывут сказанья в вышине, как перья облаков,
И в сердце странно и светло, печально и легко.
И звезды ясно смотрят вниз, блаженствуя в ночи,
Как будто смерти в мире нет, спокойны их лучи.
Ты понял их язык без слов? Легенда есть одна,
Я научился ей у звезд, послушай, вот она:
Далёко, на звезде одной, в величьи зорь он жил,
И на звезде другой — она, среди иных светил.
И Салами́ звалась она, и Зулами́т был он,
И их любовь была чиста, как звездный небосклон.
Они любили на земле в минувшие года,
Но грех и горе, ночь и смерть их развели тогда.
В покое смерти крылья им прозрачные даны,
И жить на разных двух звезда́х они осуждены.
Сны друг о друге в голубой пустыне снились им,
Меж ними — солнечный простор сиял, неизмерим;
Неисчислимые миры, созданье рук творца,
Горели между ним и ей в сияньи без конца.
И Зуламит в вечерний час, сжигаемый тоской,
От мира к миру кинуть мост задумал световой;
И Салами в тоске, как он, — и стала строить мост
От берега своей звезды — к нему, чрез бездну звезд.
С горячей верой сотни лет упорный длится труд,
И вот — сияет Млечный Путь, и звездный мост сомкну́т;
Весь охватив небесный свод, в зенит уходит он,
И берег с берегом другим теперь соединен.
И херувимов страх объял; они к творцу летят:
«О, господи, что́ Салами и Зуламит творят!»
Но всемогущий им в ответ улыбкой просиял:
«Я не хочу крушить того, что жар любви сковал».
А Салами и Зуламит, едва окончен мост,
Спешат в объятия любви, — светлейшая из звезд,
Куда ни ступят, заблестит на радостном пути,
Так после долгих бед душа готова вновь цвести.
И всё, что радостью любви горело на земле,
Что горем, смертью и грехом разлучено во мгле, —
От мира к миру кинуть мост пусть только сил найдет, —
Верь, обретет свою любовь, его тоска пройдет.
24 января 1916
З. Топелиус. Летний день в Кангасала[14]
Качаюсь на верхней ветке
И вижу с высоких гор,
Насколько хватает зренья,
Сиянье синих озер.
В заливах Лэнгельмэнвеси
Блестит полоса, как сталь,
И нежные волны Ройнэ,
Целуясь, уходят вдаль.
Ясна, как совесть ребенка,
Как небо в детстве, синя́,
Волнуется Весиэрви
В ласкающем свете дня.
На лоне ее широком —
Цветущие острова;
Как мысли зеленой природы,
Их нежит волн синева.
Но сосны сумрачным кру́гом
Обстали берег крутой,
На резвую детскую пляску
Так смотрит мудрец седой.
Созревшие нивы клонят
Лицо к озерным зыбям,
Цветы луговые дышат
Навстречу летним ветрам.
Финляндия, как печален,
А всё красив твой простор!
И златом и сталью блещет
Вода голубых озер!
Звучит и печаль и радость
В напевах финской струны,
И в мерном качаньи песен —
Игра зыбучей волны.
Я — только слабая птичка,
Малы у меня крыла.
Была б я орлом могучим
И к небу взлететь могла, —
Летела бы выше, выше,
К престолу бога-отца,
К ногам его припадая,
Молила бы так творца:
«Могучий владыка неба,
Молитве птички внемли:
Ты создал дивное небо!
Ты создал прелесть земли!
Сиять родимым озерам
В огне любви нашей дай!
Учи нас, великий боже,
Учи нас любить наш край!»
3 февраля 1916
Мечтать о небесном царстве
Не надо душе моей,
Вон жаворонок трепещет —
Его крыло мне милей,
След ва́льдшнепа на пригорке,
И солнечный луч в траве —
Всё, всё, что звенит и блещет
И радуется земле.
Найду ль в неизвестном небе
Замену земных отрад?
Земля пробудила к жизни,
Земля возвратит назад,
В тот угол любимой персти,
Где отдых узнаю я.
Траве и светлой былинке —
Родная душа моя.
Душа — родная пылинке
На крылышках мотылька,
Росе прозрачной и чистой
В раскрытой чаше цветка.
Мечусь я с мятежным ветром,
С печальной птицей кричу.
Земля я, я — персть земная,
И в персть отойти хочу.
24 января 1916
1. Песенка для Герардо́
Карнавал, вертлявый бес,
В брюхо курице залез.
Курица в страхе
Жалуется папе!
Папа взял сухой сучок,
Покропил водой стручок,
Курица, проглоти,
Карнавала отпусти!
Сдуру курица взяла,
Проглотила — померла…
Карнавал прозевал,
Вместе с нею подыхал…
2. Монолог Изумруда
Ваш умный спор, синьоры, бесполезен.
Поэзия похожа на цветок.
Цветок играет всем богатством красок,
Цветет под знойной, жаркой лаской солнца.
Так и поэзия — она цветет
Лишь там, где жар любви ее ласкает.
И потому не ну́жды убирать
В наряды вычур душу молодую.
Довольно — волноваться и страдать.
Кто видел ночи дымку голубую,
Над садом разлитой вечерний свет,
И был в душе взволнован, — тот поэт.
(К академикам)
