В ПОЛНОЧЬ
От фонаря до фонаря — верста.
Как вымершая, улица пуста.
И я по ней, не верящий в зарю,
Иду и сам с собою говорю —
Да говорю, пожалуй, пустяки,
Но все же получаются стихи.
И голос мой, пугающий собак,
Вокруг меня лишь уплотняет мрак.
Нехорошо идти мне одному,
Седеющую взламывая тьму, —
Зачем ей человеческая речь,
А я боюсь и избегаю встреч.
Любая встреча — робость и обман.
Прохожий руку опустил в карман,
Отходит дальше, сгорблен и смущен,
Меня, бродяги, испугался он.
Взглянул угрюмо, отвернулся — и
Расходимся, как в море корабли.
Не бойся, глупый, не грабитель я,
Быть может, сам давно ограблен я,
Я пуст, как это темное шоссе,
Как полночь бездыханная, — как все!
Бреду один, болтая пустяки,
Но все же получаются стихи.
И кто-нибудь стихи мои прочтет
И родственное в них себе найдет:
Немало нас, плетущихся во тьму,
Но, впрочем, лирика тут ни к чему…
Дойти бы, поскорее дошагать
Мне до дому и с книгою — в кровать!
Объятый дымкою лиловой,
Гор убегает караван.
Над ним — серебряноголовый
Прекрасный витязь Фудзи-сан.
И дышит все вокруг покоем,
Прозрачен воздух, как слюда!
А рядом с грохотом и воем
Летят, грохочут поезда.
И в небесах гудит пропеллер,
Но нежно женщины страны
Поют теперь, как прежде пели,
Святые песни старины.
И опускают томно вежды,
И улыбаются легко,
И красочные их одежды
Благоухают далеко.
На мотыльков они похожи,
На экзотичные цветы,
И возле них так странно ожил
Певучий, сладкий мир мечты!
И как хорош поклон их чинный,
Привет улыбок золотых,
Когда спокойные мужчины
Проходят гордо мимо них.
Спокойствие и сила веет
Из глаз мужских, упорных глаз…
Значенья полный, тяжелеет
Насыщенный вечерний час.
И месяц встал над тучей хмурой,
Примчавшейся издалека,
И точно в лепестках сакуры —
Вся в блесках близкая река…
И парк ночною жизнью ожил,
Полночный час легко вошел…
Как на Россию непохоже,
Но как чудесно хорошо!
Весь выцветший, весь выгоревший. В этот
Весенний день на призрака похож,
На призрака, что перманентно вхож
К избравшим отвращение, как метод,
Как линию, — наикратчайший путь
Ухода из действительности, — тело
Он просквозил в кипевшую толпу,
И та от тени этой потускнела.
Он рифмовал, как школьник. Исключенья
Из правил позабытого значенья,
И, как через бумагу транспарант, —
Костяк его сквозил сквозь призрак тела,
И над толпой затихшей шелестело
Пугливое: российский эмигрант.
«Ты не Синей Звездой родилась…»
Ты не Синей Звездой родилась
И не синим огнем горишь —
Я не знаю, какая сила
Придает тебе цвет зари.
Лучезарное имя Stella —
Лучезарнее не найти —
Воссияло во мне, пропело,
Ослепило меня в пути.
И куда пойду, ослепленный,
Затеряюсь в каких местах,
И беспомощный, и влюбленный
В неподатливые уста
И в томительные колени,
Так пьянящие влажный взор,
Будто солнце играет в пене
И волне глубоких озер.
Ах, зачем рубиновый пламень
Ослепил мне мои глаза,
И теперь не лицо, не длани,
А душа в золотых слезах.
«He могу ни плакать, ни молиться…»
He могу ни плакать, ни молиться
В это утро, ясное, как ты, —
Ты паришь rte дальнею орлицей,
А на крыльях нежно-золотых.
Не цвели еще, еще не рдели
По садам багряные цветы,
И моей неслышимой свирели
Льются трели, ясны и просты.
В вышине — ты словно голубая,
Только крылья в золоте чуть-чуть —
Я к тебе, далекая, родная,
Прикоснуться даже не хочу.
Лейтесь, лейтесь утренние трели,
В это утро ясен я и прост —
Я таким певучим менестрелем
Даже в детстве не был и не рос.
Это утро, этот воздух чистый,
И вокруг — невиданная ширь…
В небе милом стелются лучистых
Два крыла лазоревой души.
«И Пушкин был влюблен в одну звезду…»
И Пушкин был влюблен в одну звезду…
Когда волна дробила крымский берег,
Следил он «облаков летучую гряду»
И думал о слепительной Венере.
С прошедшим настоящее роднит
В блестящих строфах мерное дыханье,
И мы о нем в отторгнутые дни
Торжественно храним воспоминанье.
Грядущее так пламенно горит…
Да воспоет великий мэтр в грядущем
Лучи твоей рубиновой зари
Пером нержавым, мощным и цветущим.
«О гравий дорожек хрустит башмачок…»
О гравий дорожек хрустит башмачок…
Хрустящим таким и волшебным он не был,
Когда, у другой ощущая плечо,
Поглядывал я в равнодушное небо.
Двенадцать ступеней… Под ними — вода.
В воде от деревьев колеблются тени…
Как будто желанье мое угадав,
Нас подняли наверх двенадцать ступеней.
В оправе ресниц драгоценный берилл
Своими опять поцелую глазами,
Вот здесь, у беседки, у белых перил,
Где ветер вздохнул, задохнулся и замер.
И в этой прохладе, над этой водой.
Где сердце смеется от счастья и света,
Все кажется вдруг золотой-золотой
Страницей из томика милого Фета.
«И ямбом неотточенным воспетый…»
И ямбом неотточенным воспетый,
Космический сотрет круговорот
И имя захудалого поэта,
И ржавчиной покрытое перо.
И будет день — я робко и тоскливо
Взгляну в твои лучистые глаза,
И по щеке холодной торопливо
Прокатится горячая слеза.
В последний раз беспомощную душу
Склоня к твоим томительным ногам,
Я удалюсь, похожий на кликушу,
Юродствовать по дальним городам.
…ты у меня в груди.
С. Есенин
Я скажу, я от тебя не скрою,
Милый друг, «ты у меня в груди»…
Ты умчишься синею порою
По стальному четкому пути.
И навстречу радостному взору
Поплывут иные облака,
Ты страну увидишь, где опору
Отыскал седеющий Байкал…
Ты в стране той… Побреду бесцельно,
Загрустит впервые взор о ней,
О холодной и многометельной
И такой далекой стороне.
По углам и по карнизам
Ночь давно листает сонник,
И давно в покоях этих воцарилась тишина.
Темнокудрая маркиза
Оперлась о подоконник
И глядит на зимний тополь из замерзшего окна.
Грустно кукольной маркизе
В этом мире сонно-синем,
Холодок бежит на пальцы от оконной бирюзы.
Кто-то Строгий месяц снизил
И на тополь бросил иней,
И вложил в глаза маркизы две жемчужины-слезы.
Зябнет тополь сиротливый,
Стынут маленькие руки —
Веток голых жаль маркизе, жалко крошке и себя;
Где-то там цветут оливы…
«Столько лет прошло в разлуке!»
(Разве можно в этом мире жить, далеких не любя?!)
И, смахнув слезинку пальцем,
Отправляется маркиза
Под мохнатым одеялом слушать чьи-то голоса.
«Мы бродяги, мы скитальцы,
Мы — смеющиеся бризы,
Холщевые раздуваем над морями паруса…
Ты же — пленница, маркиза.
Ты — фарфоровая крошка
В этом мире, в этом доме, где ночами — тишина,
Где в углах и по карнизам
Темно-синий сумрак брошен,
Где печалит сердце тополь сиротливый у окна…»
И несут с собою эти
Песни горькую отраду,
И встают перед глазами, устремленными к окну,
В блеске золота и меди
Королевские армады
И ведут их командоры в неизвестную страну.
