Таллинн
27 октября 1935
Не будучи сам верным по натуре,
Я верность в женщине ценить привык.
Я сдержанный люблю ее язык
И глаз тепло прохладное лазури.
Я не хочу, чтоб колыхали бури
Безоблачный и девственный дневник.
И, вместе с тем, чтоб в грусти не поник
Росистый взор, и стан не стал понурей.
Я умудреннее с годами стал.
Неверностью довольно я блистал
И даже почернеть успел от блеска…
Уж не бренчу я звеньями измен:
Должно быть, предыдущая Кармен
На сердце след отпечатлела резко.
Таллинн
27 октября 1935
Как трогателен колкий окушок,
Тобой на днях уловленный впервые!
Смеялась глуповато-хорошо,
Таща его в часы вечеровые.
О, видел я, как ты была горда
Сознаньем первой выловленной рыбы.
Ты в этот миг постигла города:
Не более, чем каменные глыбы.
Благословен да будет твой улов,
От города навек тебя отнявший,
Отдавший мне тебя без лишних слов
И пробудивший нежность к речке нашей.
Я не устану славить некий шок,
Тебя потрясший вдруг при первой рыбе.
Как восхитителен твой окушок,
На вечеревшем пойманный изгибе.
Таллинн
27 октября 1935
В лесу осеннем, обезлиственном,
Вдыхая прелый аромат,
Я стану вновь поэтом истинным,
Уйдя от городских громад.
Ногой по мшистой топи хлюпая
И жадно вслушиваясь в тишь,
Предам забвенью вздорно-глупое,
Что, город, ты в себе таишь.
Мне так неудержимо хочется
К сплошь прооз ренным лесам,
Где станет вновь душа пророчицей
И я собою стану сам!
Таллинн
29 октября 1935
Даже странно себе представить,
На кирпичный смотря забор,
Что, оставив плевок заставе,
Можно в черный умчаться бор!
В бор, где вереск, грибы да белки,
Воздух озера молодой
И ручьи, что чисты и мелки,
Влагой бьющие золотой.
Шеломящие мозг подводы
На булыжниках городских, —
Тишины моей антиподы, —
Боже, как я устал от них!
Город душу обрек страданью,
Город душу мою связал.
Потому нет прекрасней зданья
В каждом городе, чем вокзал!
Таллинн
31 октября 1935
Не страшно умереть, а скучно:
Смерть — прекращение всего,
Что было, может быть, созвучно
Глубинам духа твоего.
Не слышать музыки восхода,
Вечерней не узреть воды —
Всего, что может дать природа
Тебе в награду за труды;
Не упиваться лаской милой
Любимой женщины твоей,
Стать смрадной падалью могилы,
Безмозглых жертвою червей, —
Ах, что же может быть скучнее
И безотрадней доли той?
О, жизнь! Уходит вместе с нею
Восторг, повсюду разлитой!
И скука делается страшной,
И так ужасно знать, что впредь
Не повторится день вчерашний
Для тех, кто должен умереть!
Таллинн
3 ноября 1935
Как часто матери причиной
Несчастья в жизни дочерей
Своей сухой любовью чинной
И деспотичностью своей!
Муж хочет так, а мать иначе,
И вот, мечась меж двух огней,
Несчастная горюче плачет,
Увы, взывая тщетно к ней…
Несовместимы долг дочерний
И долг жены: как обнимать
Без муки мужа в час вечерний,
Когда меж ними в мыслях мать?
Тут охлажденье неизбежно,
И муж бросает ей в укор,
Зачем незаслуженно-нежно
На мать ее направлен взор…
…О, женщина! утишь свой ужас.
В Евангельи благая высь:
«Оставь родителей и к мужу
Душой и телом прилепись…»
Таллинн
3 ноября 1935
Нас двадцать лет связуют — жизни треть,
Но ты мне дорога совсем особо.
Мне при тебе мешает умереть:
Твоя — пускай и праведная — злоба.
Хотя ты о любви не говоришь,
Твое молчанье боле, чем любовно.
Белград, Берлин, София и Париж —
Все это только наше безусловно.
Всегда был благосклонен небосклон
К нам в пору ту, когда мы были вместе:
Пусть в Сербии нас в бездну влек вагон,
Пусть сотрясала почва в Бухаресте,
Пусть угрожала, в ход пустив шантаж,
Убийством истеричка в Кишиневе, —
Всегда светло заканчивался наш
Нелегкий путь, и счастье было внове.
Неизвиняемо я виноват
Перед тобой, талантом налитая.
Твоих стихов отчетлив аромат,
По временам из дали налетая.
Тебя я знал, отвергнувшую ложь,
В веселом вешнем платьице подростка.
Тобой при мне, тобою гордым сплошь,
Ах, не одна уловлена лососка!
А как молитвенно ты любишь стих
С предельной — предусмотренной! — красою.
Твой вкус сверкает на стихах моих —
Лет при тебе — живящею росою.
Тебе природа оказала честь:
Своя ты в ней! Глазами олазоря
Сталь Балтики, как любишь ты присесть
На берегу, мечтаючи, дочь моря!
Таллинн
5 ноября 1935
Непередаваемая грусть в душе моей
В этом старом городе, полном голубей:
Ничего-то птичьего в этой птице нет, —
Сколько безразличного! Ни мотоциклет,
Ни фигура варварски-грохотных подвод,
Ни почти ступающий на хвост пешеход —
Не пугают голубя: он невозмутим,
Он огорожанился, стал совсем ручным,
И на птицу гордую больше не похож, —
Что-то в нем куриное, чем его проймешь!
Больше не тоскует он о глухих лесах,
Не парит презрительно в вольных небесах.
Как напоминает ой человека мне:
Птица электричество предпочла луне!
Поселилась в-городе, смрадном и гнилом,
Разучилась действовать данным ей крылом…
Оттого-то в городе, полном голубей,
Непередаваемая грусть в душе моей!
Таллинн
6 ноября 1935
Скандал в cemьe педагогический
Из-за окна, забытого открытым,
Произошел скандал в семье дурех,
И подавилась впопыхах бисквитом
Одна из старых теток четырех.
И барышне, ведьмообразной дылде,
Пришлось писать записку на стене,
Что, вот, знакомый доктор запретил-де
Ругаться при распахнутом окне…
А под конец записка возгласила
Проклятье воздуху, слова воздев —
Затем, что в воздухе таится сила,
Невинности лишающая дев…
Таллинн
27 ноября 1935
Дом стоит как будто на диване:
Две горы — под домиком и над.
Озеро в предутреннем тумане,
И разлапанный фруктовый сад.
Хлюпкое и мшистое болотко
В чахлой, сохлой поросли сосны.
Днищем вверх повернутая лодка
В яблочном цвету — снегу весны.
Озеро Uljaste
7 января 1936
Лошадка, что булана и борза,
Домчала нас в избушку в тихий вечер
Рождественский. В ней елочные свечи —
Растягивающиеся глаза.
Рыбак сидел у старых клавесин
И пел слова наивного хорала.
Изба стояла в рощице осин,
Над озером изба его стояла.
Жена сбирала ласково на стол
Колбасы деревенские и студень.
Махровым цветом мир в избушке цвел,
И Праздник был похож на скромный будень.
А мальчики — восьми и десяти —
Старательно и тонко подпевали.
О, Боже, в эту ночь нас посети,
Хоть зрить Тебя достойны мы едва ли!
Озеро Uljaste
