Илья Эренбург - Избранное

Я знаю — вы истинные революционеры,
Но революция умеет быть и милосердной.
Конечно, эта женщина аристократка.
Я сам требовал смерти ее брата.
С врагами мы неумолимы,
Но Альда Романьес невинна.

Я расскажу вам всё, что было:
Она ко мне пришла и плакала.
Плача, она у меня просила
Отдать ей труп казненного брата.
Усталый, после бессонных ночей, как будто в бреду,
             теряя сознание,
Я начал смеяться над ее слезами.
Я поносил ее брата, я довел до исступления
Бедную, униженную женщину.
Тогда, не в силах терпеть больше,
Чтоб прекратить мои насмешки и угрозы,
Она схватила со стола револьвер
И выстрелила — не в меня, в воздух.

Неправда! Это ложь!
Гонгора, зачем ты лжешь?
Судьи, он лжет! Он над Диего не смеялся.
Я пришла, чтоб убить, я метила, но не попала.

Гражданка, понимаете ли вы, что вы сказали?
Понимаете ли, что вы в Верховном Трибунале?
Вы рассуждаете по-детски,
Как может Гонгора ошибаться? Он! Лучший диалектик!

Вы сами видите — это ошибка. Казнить ее безумно.
Из нее может выйти честная гражданка Коммуны.
Мы не королевские судьи, у нас есть совесть и право.
Невинных мы оправдываем.
Этот приговор покажет миру,
Что в руке революции не только меч, но олива мира.

Речь гражданина Гонгоры внесла существенные
                 изменения
В пользу подсудимой.
Мы имеем дело не с контрреволюционным покушением,
Но лишь с отсутствием душевной дисциплины.
Мы можем вынести оправдательный приговор.

Какая обида!

Вы не смеете меня оправдать. Уж окончена жизни
                 дорога.
Я сделала всё, что могла. Теперь я свободна.
Я прошла, протекла, и остыл уже беглый след.
Мне больше нечего делать здесь, на земле.
Смертный грех приняла, его смоет лишь смертная мука.
Только смерти одной я смогу протянуть эту руку.
Я слишком любила и слишком грешила.
У меня хватит сил умереть, но жить я не в силах.

Это нас не интересует. По всей вероятности, вы будете,
Как и все граждане, заниматься производительным
                 трудом.
Нам дорого революционное правосудие,
Красный закон.

Граждане, они решились выступить!
Смерть роялистам!
Подкупленная рота сдала арсенал.
Я ранен в руку. Я девять негодяев расстрелял.
Я нашел на одном записку. Сомнений нет.
Их план таков: арестовать комитет,
Расстрелять Неистового,
Ночью в город впустить солдат Руиса.

Пресвятая дева, какое испытание!
Огради! Отведи его руку, как мою отвела ты.

Гражданка Романьес, что с вами?
Вы так опечалены неудачей ваших соратников?

Я молюсь обо всех, кто в эти ночи глухие
Встает, идет куда-то,
Покорен темной стихии,
Подымает руку на брата,
В чьей руке занесенный меч.
Я молюсь о жертве и о палаче…

Еще стреляют на Монастырской улице.
Мы окружили их. Мы расправимся с ними.
Жаль, главари ускользнули,
Но мы поймали трех зачинщиков.

Введите их.

Куда меня ведут?
Я понимаю — концерт, театр, но при чем тут суд?

Почему меня арестовали? Ведь это ошибка!
Я шел по улице и повторял «Ave, Maria», к тому же
                 очень тихо.
Я все декреты соблюдаю строго:
Нет власти, аще не от бога.
А может быть, я в этот миг Коммуну прославлял?
Если угодно, я тотчас же окроплю святой водой
            Верховный Трибунал.

А эта женщина преступила запреты церкви.
Я именем апостола Петра кляну ее поступок
                 богомерзкий.
Покушение на правителя безнравственно, так рек святой
Августин, святой Бенедиктин, святой Дамаскин,
Судите ее! А меня отпустите! Я не священник даже…
          я почти что гражданин…

Я тоже попал случайно. Я писал последний сонет
О том, как купаются в Ипокрене обнаженные скифы.
Я не политик — я поэт, эстет, анахорет.
Меня интересуют только рифмы.
Если вы хотите — я здесь же составлю оду
В строго революционном стиле,
Прославлю вольную Коммуну и свободу,
Всё, что хотите! Только чтоб меня отпустили.
Вот она — преступница. Она достойна казни примерной.
В ней нет ни красоты, ни чувства меры.
Я понимаю Шарлотту Кордэ, величье античного жеста…
Но это просто уголовная, к тому ж неинтересная.
Отпустите меня!.. Я уж придумал сложный мадригал.

«О, как прекрасен ты, Верховный Трибунал…»

Гражданин, сейчас мы слушаем дело гражданки
            Альды Романьес.
Потом вы сможете оправдаться.
Мы выслушаем ваши показания.
Красная Немезида не может ошибаться.

Я уважаю именно красную Немезиду,
Она не даст меня в обиду.

Если дело отложат, мы можем быть спокойны:
Денек-другой — и Руис освободит нас, наградит
                 героев…

Теперь примите меня
Так судьба хотела.
Нас те же люди казнят.
Мы гибнем за то же дело.
Крепитесь — мы обречены.
Быть может, через час у крепостной стены…
Но уж слышен орудий грохот блаженный,
Всё ближе и ближе ракеты вспыхивают
Уж трепещут у стен Картагена
Сигнальные огни батальонов Руиса.
Альда, дайте мне вашу руку.

Что же ты скажешь в ответ?

Ему и тебе
Я дам мою слабую руку…

Гражданин председатель, прикажите утроить охрану.
Под влиянием роялистских агитаторов толпа
          настроена несколько странно.
Только что один пацифист продажный,
При явном сочувствии несознательных граждан,
Проповедовал необходимость компромисса
И предлагал начать переговоры с бандитами Руиса.