Осень одиночеств - Игорь Шляпка

Скромный погост французский,

Словно пустой перрон,

Где на могилах русских

Спит похоронный звон.

Их растерзало время,

В долгий двадцатый век,

Сбросив людское бремя,

Не замедляя бег.

В стылой земле нездешней,

В чреве чужой страны

Сон обрели навечно

Павшие без вины.

Здесь и сейчас под вечер

С плачем среди дерев

Старым крестам на плечи

Падает русский снег.

ноябрь 2018 года

А жизнь тогда приёмисто легка,

Когда залита в сердца трёхлитровье

Высокой пробы пинта коньяка,

И скручен весь пробег по бездорожью.

Острым клинком кинжала

Даль разрезает тень,

И над землёй устало

Ночь заменяет день.

Лживой скороговоркой

Глядя в мои глаза,

Словно перед иконкой,

Молится тишина.

Щурится близоруко,

Шепчет не по-людски,

Тянет худые руки

К сердцу моей тоски.

Ей я теперь не верю,

И не прощу грехов.

Ведь не вернуть потери

И не найти следов

Тех обещаний давних,

Чей молчаливый плен

Бросил мои печали

В цепи чужих измен.

Вскрыл униженья вены

Рвал их немую плоть,

И заплатил надменно

Жалостью за любовь.

Чувства давно сокрыты

Благостной тишиной,

Что в темноте постылой

Молится предо мной.

Кончится время муки,

Снова взойдёт заря,

Но не прощу разлуки

И обещаний зря.

Милая, знай, как грубо

Предупреждают впрок,

Сжатые в злобе зубы

Этих коротких строк.

Когда нахлынут ненавистны

печали грузом прошлых лет,

ты ждёшь, что кто-то бескорыстно

омоет их горячий след.

Сметёт тоску и боль раздоров,

расплавит в сердце, если ждёшь,

печать слепого приговора

забвенье — самый лучший дождь.

Листвы увядшей сбрасывает ветер

В туманный сон промокшие холсты,

И ставит, словно подпись на портрете,

Деревьев чёрных голые кресты.

Навзрыд поёт и всхлипывает лихо,

Ломая ветвь под гроздьями рябин,

Тоскливою, промокшею веригой

Стянув колени трепетных осин.

Срывая с рощ остатки паутины,

Как будто ставит дуло у виска,

И бьёт по небу криком журавлиным,

Выстреливая клином в облака.

Но тут же, хитро сдерживая норов,

Прикинувшись, что ангелом воскрес,

Ласкает беззастенчивым узором

Прозрачную излучину небес.

Повадка ветра зла и неизменна.

Такая роль у всякого шута,

Над жертвою смеяться откровенно,

Целуя невиновную в уста.

— Набрать бы свежескошенной крапивы,

да выпороть как следует и от —

чихвостить в хвост, а может даже в гриву.

Глядишь, и вредность мокрая пройдёт.

— Смотри-ка, разгулялся, неуёмный.

Не барин, так что сильно не спеши.

У каждого случаются подъёмы

И резкие падения души.

— Да ейная душа всему заноза,

Характер просто полная… фигня.

И спереди несносная стервоза,

И сзади тоже чистая…

(простите, опечатка у меня).

— Окстись родной, и вот тебе стаканчик.

Смотри, как хорошо в осенний день

устроиться на пухленький диванчик

и вспомнить про томительность и лень.

Быть может осень в чем-то оступилась,

Наделала плаксиво и желто,

Но я тебя спрошу, скажи на милость:

— А судьи кто?

Я вспоминаю те мгновенья,

Когда тепло изящных рук

В пылу горячих наваждений

Ласкало боль моих разлук.

Печалей тайные роптанья,

И поцелуев горький сок,

И нетерпимость ожиданий,

И вену, бьющую висок,

Когда последние объятья

Ты подарила в тишине

И с нескончаемым проклятьем

Остался я наедине.

Теперь в ладонях гаснут слёзы,

И ты ничья, и я ничей.

Мы потеряли сны и грёзы

Любовью избранных ночей.

А день с улыбкой манекена

На нас взирает из витрин

Ушедшей жизни, как надменный

И чуть печальный Арлекин.

Небо вдрызг.

Льёт строптивой слякотью

И подмешивает дробь

Капель серой густой усталости

В ритм сердечный.

И вновь, и вновь…

По степям, по полям настиранным

Тянет сыростью гиблых мест,

Душит мыслями опостылыми.

Ох, не милыми. Вовсе нет.

Разлеглась,

Расплылась дороженька

Лужей-зеркалом в три версты,

И глядит в отраженье боженька,

И смеётся до хрипоты.

Мотыляет колёса дряхлые

У телеги

И вкривь и вкось.

Страхом держит её проклятую

И поскрипывает ось.

Пред зарёй одичалой призраки

Корчат рожи и кличут жуть,

Повторяя, что было, сызнова.

Не уснуть теперь. Не уснуть…

Что за боль,

Что за крик отчаянный

Слышен в