Приходит в этот мир, как в собственный дворец.
Ни Пушкин, ни Бальмонт пред ней не устояли,
У Лермонтова сразу крышу унесло,
Державин, Брюсов, Фет её живописали,
А Блока так вообще от осени трясло.
Я сам боготворю, перечить не посмею,
Ладони ей готов с поклоном целовать,
Заглядывать в глаза и ползать на коленях,
И, если разрешит, принцессой называть.
Играя отблеском прощальным,
траву целует солнца луч,
но замирает в ожиданье
суровых дней и серых туч.
Смывает золото природы
каприз октябрьского дождя,
шаги обманчивой погоды
звучат тоскливо, уходя.
А ветер, нежною рукою
лаская бархаты полей,
кружит багряною листвою
и дышит чуточку сильней.
В тиши, звенящей вечерами,
на лики звёзд обращена,
лампадой грустной меж мирами
горит холодная луна.
Печальный сон осенней неги
налит в бокал моей души,
но скоро белой пеной снега
зима притворство завершит.
Тягуче исполняя листопад,
осенняя баллада прозвучала,
горячий золотистый шоколад
разлив в душе уютным одеялом.
Зароюсь сном в багряный этот плед,
укрою им свою тоску и беды,
и тот пока ещё не чёткий след
печали, как прозрачный силуэт,
на белой глади завтрашнего снега…
Море. Чайки в поднебесье. Высоко.
Солнце. Дышится привольно. И легко.
Берег. Плещется в прибое. Тишина.
На песке вскипает пеною волна.
Облака плывут над миром. Чередой.
Ночью месяц будет новый. Молодой.
Ветер стихнет меж деревьев. И уснёт.
Что-то было, что-то будет, но пройдёт.
Дождь прольёт из белой тучи. Не беда.
Знать, не горе и печали, а вода.
Растворит и чисто смоет горизонт,
Свежим запахом намочит старый зонт.
В пустоту бездонной ночи прошепчу:
— Ничего не будет лучше, — и молчу.
Не поеду я отсюда никуда.
Вот. Останусь тут, пожалуй. Навсегда.
Ерепенится треском и звонко шипит сигаретка,
Невесомым туманом струится прощальный дымок.
На душе тишина, а такое случается редко,
Будто сердце печали пытается складывать впрок.
Поумнее случись, перестало бы их экономить,
Ведь такого добра набирается невпроворот.
Без того остаётся от жизни немало оскомин,
Ран, порезов глубоких, царапин и прочих забот.
Докурю. Время медленней гонит и мягче толкает
По кривой стрелки старых и больше не нужных часов.
Нервы вкус никотинный, надеюсь, слегка успокоит,
И чуток притупит остроту моих давних грехов.
Выдох, вдох. И опять. Тянет ветер промозглою стужей,
Загорелись огни желтовато на том берегу.
Я хотел бы поверить, что всё ещё искренне нужен,
И о чём-то тревожном спросить бедолагу судьбу.
Но она промолчит. Тишины моей редкой подруга.
Да и что мне хотелось, чужому, в грядущем краю.
Всё, что есть, это дым и проклятая замкнутость круга.
Остальное не в счёт. Дотерплю. Доживу. Докурю.
Ну, здравствуй, друг. Опять нахмурил тучи
Над крыльями послушных флюгеров,
Распарывая шпилями колючий
Узор дождей и северных ветров.
Твой лик ещё державно-грациозен,
Но глубже взрыт каналами морщин,
А Невского потрёпанную проседь
Стыдливо прячешь в отблесках витрин.
И я теперь не барышня в кисейном,
Храбрюсь слегка, но тоже не брюнет,
Мы с Бродским разминулись на Литейном
Всего-то, почитай, на двадцать лет.
А ты сиял! И ел на золочёном,
Каприз Петра, поклонник киверов.
Забыт теперь. Пусть был непревзойдённым
Властителем полутора веков.
И я терял. Как свечи поздней ночью
Надежды гасли искрами огня.
Отрада глаз и ангел непорочный
Для мук тоски оставили меня.
Скрывая в тень задумчивые лица,
Безмолвствуем, ведь что ни говори,
Нет хуже: быть покинутой столицей,
И горьким одиночеством в любви.
От прошлого не многое осталось,
И судьбы наши тлеют в унисон,
Но кто сказал, что осень — это старость,
Всего лишь сон. Всего лишь грустный сон.
Осень взоры небес туманит,
В душу льёт золотую грусть.
Возврати наслажденье, память,
Хоть немного. Ещё чуть-чуть.
Аромат бесшабашный солнца
Исчезая в смурной дали,
Пусть нечаянно улыбнётся,
Зацепившись за край земли,
И мгновением незаметным,
Словно отсветом в облаках,
Мне оставит дыханье лета
Послевкусие на губах.
Звёзды. Хрустальные. Звонкие, светлые.
Искрами яркими. Может не зря
Падают в тихое и разноцветное
Чрево осеннего ноября.
Мы, загадав роковые желания,
Сердцем коснёмся небесной мечты,
И, затаив на секунду дыхание,
Примем объятья его красоты.
Над горизонтом лоскут заката
Реет шафрановым языком,
Чуть прикрывая луны заплату,
К небу пришитую тонким швом
Нитей прозрачных вечерних буден.
В первые звёзды вдыхая цвет,
Кто-то незримый колотит в бубен
Будто колдует, кричит в просвет
Меж темнотой и кусочком неба,
Где догорает остаток дня.
После застенчиво и нелепо
Молкнет, глотая его в себя.
Хочется что-то расслышать в этом.
