Юлия Колесникова - Колыбельные для Волчицы

Он выходит вечерами в скверы,
Даже если за окном на редкость скверно,
Хлеб в руке, а сердце греет вера —
Он идет и кормит голубей.

У него в глазах осколок неба
И мечты о море, где он не был.
Путает порою быль и небыль,
Забывает имена друзей.

Носит шляпу старую чудную,
Временами бешено ревнует
Молодость ушедшую шальную,
Целый мир отдавшую другим.

Он давно не курит. Носит спички
По какой неведомой привычке?
По ночам упрямо в карту тычет
Пальцем, как безумный пилигрим.

Карта говорит. Зовет в дорогу.
Чувствует старик – еще немного,
Он без опозданий прямо к Богу
Вдруг шагнет из призрачных руин

Обветшалой выцветшей квартиры.
Были молоды – любили грог и тиры,
Он без промаха стрелял, писал картины…
Нынче – непослушная рука.

Он слюнявит карандаш и пишет что-то,
Собирает все свои блокноты,
И уже вне вечного цейтнота
Провожает взглядом облака…

Дженни не курит… какое по счету лето?
Дженни ложится в десять без отговорок.
Джек себя ломает через колено
И приезжает в богом забытый город.

Ищет ее сквозь улицы и кварталы
И ненавидит втайне себя за это.
Дженни ждала истошно, потом устала,
Дженни не ждет… какое по счету лето?

Дженни живет неспешно: читает книги,
Слушает «Битлз», печет пироги с корицей.
Дженни почти победила – она в высшей лиге,
Только загвоздка одна – Джек ей все еще снится!

Джека всегда манили аэропорты,
(Мир покориться должен был непременно),
Горы, дороги, тропки, вокзалы, порты —
Джек опоздал на целую жизнь, наверно…

Джек напряженно смотрит прохожим в лица:
Город чужой, как будто переодетый…
Город однажды Дженни собрал по крупицам,
Он ее бережет… какое по счету лето?

А ты так и не дописал свой самый лучший стих:
Побрыкался, поерзал, повыпендривался и стих.
Все не так! Все не в такт! И твой танец как нервный тик…
И ты сам себе инквизитор и сам себе еретик.

И твой дом не очаг и не крепость – пустая клеть.
Не сумел с ней ужиться – учись в одиночку стареть…
И теперь, чтоб ты ей ни готовил: хоть хлеб, хоть плеть —
Ей не в радость с тобой ни здравствовать, ни болеть!

Мотыльком-однодневкой у лампочки покружил,
Эти свечки на торте – все, что ты заслужил!
Колыбельных не пел, в полсилы любил и дружил…

Так какое слово ты там из льдинок сложил,
И зачем ты жил?

Отпустила птицу в тишь полей —
И всю жизнь мне эта птица снится.
Среди белокрылых журавлей
Моя маленькая нежная синица.

Видно, каждому дана своя стезя —
Я стараюсь не смотреть на небо…
Пусть он будет счастлив, где б он ни был —
Тот, кто не похож на журавля!

Пусть он слышит по утрам: «Люблю»,
Пусть любая сказка станет былью!
Я уже ему не позвоню —
Я ему уже ломала крылья…

Ты – мое лекарство от скуки на ближайшие сутки…
Как приятно больше не умирать от встречи до встречи!
Я уже могу спокойно расстегивать брюки
Тебе под ее восемнадцатый звонок за вечер.

Имитация смеха… Инсталляция счастья…
Пусть другая гладит рубашки, пусть другая отчаивается!
Знаешь… мило с тобой вот так иногда встречаться,
А она подождет – у нее это здорово получается!

Это очень смешно: как в мультфильме, в грудине брешь…
Словно Джерри по Тому из пушки – видно ландшафт.
Я в любую погоду мерзну и кутаюсь в шарф.
И я точно не оправдаю твоих надежд…

Бесполезно стоять у памятника Ильичу
И надеяться, что я приду, когда заживет.
Не носи мне фильмы про лето, книги и мед,
И цветы не носи. Я цветов давно не хочу.

Я теперь, наконец, не боюсь сквозняков и простуд —
Страшно мне, если больше не пишется новых стихов.
Я уже не бегу от предателей и дураков.
Я уже никуда не бегу – я по-прежнему тут:

В своем пыльном, пропитанным смогом и душном аду,
В подреберье брешь… Я уже далеко не уйду…

В кинотеатре закрытый показ.
В городе пробки – еду в объезд.
Знаю, когда опоздаю на час —
В зале не будет мест.

В кинотеатре закрытый показ —
От монологов болит голова.
Там на экране не то, что у нас…
Я не права?

Там умирают за честь и за страсть.
Мы же себя научились беречь:
И чтоб друг друга не обокрасть,
Мы избегаем встреч.

Изредка лишь на закрытый показ
Ты позовешь. Я поеду в объезд.
Я опоздаю в который раз,
И в зале не будет мест…

Ты помнишь, читали «Кольцо вокруг солнца»?
Так вот, где-то там, в параллельной вселенной,
Мы спим безмятежно в объятьях друг друга,
А после бесцельно по улочкам Вены
Гуляем. Живем! А не ходим по кругу…

По кругу, который замкнулся однажды
Кольцом на твоем безымянном… Ты знаешь,
Там все по-другому: лужайка у дома,
Которую ты поливать забываешь,
И там каждый дышит – не давится комом

Несказанных слов. Вот бы здесь научиться…
Ты помнишь, читали «Кольцо вокруг солнца»…
И спорили – кто кого любит сильнее,
На утренний кофе хватало червонца,
Мы молоды. Мы все на свете сумеем!

Смотри в телескоп на беззвездное небо!
Смотри, где-то там, в параллельной вселенной,
Мы те же (А может быть, все же другие?)
Гуляем по улочкам Праги и Вены,
Марселя и Ниццы, и в кольца тугие
Сплетаются судьбы…

А скандалы не красят мужчину, мой милый!
Знаешь, я одного только в толк не возьму —
Если я тебя все-таки разлюбила,
То какая разница «почему»?

И он ищет следы среди желтой пожухлой листвы,
Все исхожены парки давно… и кафе и аллеи —
Траты, в общем, немалые – только вот он не жалеет
Каждый прожитый день оставлять в закоулках Москвы,

Не менять себя на полусонное утро с другой,
Что похожа на ту, что не встречена. Необходимо
Так немного, по сути, – всего-то остаться собой,
С обнаженной душой без доспехов и липкого грима…

Провожать самолеты, дождаться жар-птицы прилет,
Не роптать, что не в срок и что дело-то к осени ближе.
Он, быть может, чудак, но он знает – не здесь, так в Париже,
Петербурге (Челябинске?) он ее точно найдет!

Они хотят со мной на «ты» – я замечала…
У них надежды и мечты, у них НАЧАЛО:
Они садятся в поезда и в электрички,
У них еще все по любви, не по привычке…

И мир не стал еще для них унылой клетью:
Шуршит бумага под пером двадцатилетних,
Волшебной палочкой смычок и скрипка-фея,
Они хотят со мной на «ты», а я робею…

Черноволосая в углу недобро смотрит.
Я дочитаю и уйду – она не вспомнит.
Закурит, перебором струн встревожит душу —
Она похожа на меня и даже лучше!

Они хотят со мной на «ты» – я замечала…
У них надежды и мечты, у них НАЧАЛО!
Они садятся в поезда и в электрички,
У них еще все по любви, не по привычке!

И в каждой молитве: «Господи, не покинь»,
И каждой молитве: «Господи, я твоя».
Мне раньше казалось: Бог – это неба синь,
А стало темно и Господь мне в ночи – маяк…

Мне чудилось раньше: Богу важней завет,
Обряд, как оброк на жертвенник, на алтарь.
Я шла через тьму, а ты вывел меня на свет…
В паденьи не бросил, в парении не оставь!

Взмывает душа, колокольный расслышав звон, —
И это ль не чудо? Была ко всему глуха…
Невидящим взглядом смотрела поверх икон,
Воскресла, омыта от праха и от греха!

В любви искупленье! Страдание – только путь…