Лариса Миллер - Накануне не знаю чего

При жизни разве умирают?
При жизни моются, стирают,
Целуются, растят детей,
Едят. Да мало ли затей?

При жизни разве умирают?
Младенцем в кубики играют,
Юнцом несут прекрасный бред.
Покуда живы смерти нет.

Девочка с высоким лбом
В чём-то сером, голубом
На картине старой очень.
Кто сказал, что мир непрочен,
Если смотрит до сих пор
Девочка на нас в упор
Взглядом светлым, безмятежным
В платье, льющемся и нежном,
Приглашая: «Не спеши.
Поживи со мной в тиши.
Отдохни со мною рядом
Под моим недвижным взглядом».

Я люблю эти долгие проводы дня,
Что меняет цвета, покидая меня.
Я его провожать начинаю с зари.
«Что-нибудь мне на память, – прошу, – подари».
Он мне дарит тепло в середине зимы,
И на лужах узор ледяной бахромы,
И оттаявший пруд с небесами в пруду,
И подарок, который я после найду.

Хоть верится слабо в счастливый конец,
Но каждый в душе – желторотый птенец
И ждёт не войны, не болезни, не шторма,
А чьей-то опеки и сладкого корма.

И даже поживший, усталый, седой,
Он верит, что он под счастливой звездой
Родился, и дальше – не смертные муки,
А чьи-то большие и тёплые руки.

–  Ещё далеко ли?
–  Докуда? Докуда?
–  До звёздного часа, до счастья, до чуда,
До лучших времён, до не знаю чего,
До отдыха чаемого моего?
–  Всё будет. Всё как-то должно разрешиться.
Осталось немногое – жизни лишиться.

Мы с тобой приземлились, сложивши крыла.
День был белым, и ночь тоже белой была
Из-за снега, что свой совершал перелёт
Все глухие ночные часы напролёт.

Мы глядели на снег, что летал и летал
И земные прорехи бесшумно латал,
И, присев на земное блескучее дно,
Из двух тел превратились мы в тело одно.

Всё белое – и верх, и низ.
Вопрос мой в воздухе повис.
Ответом только снег скрипучий.
Я повторю на всякий случай.
А впрочем, надо ль повторять?
Не лучше ль с радостью нырять,
Нырять с головкой в море света,
И от Творца не ждать ответа,
И жить, не зная, почему
Понадобились мы ему.

Так рано глаза начинают слипаться.
А утром мне так тяжело просыпаться.
Так рамки земные для жизни тесны.
Зато так воздушны и сладостны сны.
И я в этих снах молода, легконога,
И всё мне подвластно – любая дорога,
Все близкие живы и рядом они.
Будь милостив, ангел, и сон мой храни.
Позволь со мной рядом побыть моей маме,
Такой молодой с золотыми кудрями.

Тебя помилуют, не бойся.
Ложись и с головой укройся.
Ложись и спи лицом к стене.
Ночной покой всегда в цене.

Дыши всю ночь легко и ровно.
Да будут те, с кем связан кровно,
Хранимы ангелом самим.
Да будет ангел сам храним.

Осыпается небо родное.
Серебрится пространство земное.
Прямо с неба летит серебро.
Поживём, коли дали добро.
Поживём, коль пожить разрешили.
Мы сегодня так счастливо жили,
С небесами столь хрупкую связь
Сохраняли, весь день серебрясь.

Так надо, чтоб легко дышалось,
Но почему-то сердце сжалось,
И улыбаться нету сил,
И если бы Господь спросил
Что ранит, что дышать мешает,
Желанной лёгкости лишает,
Терзает душу, застит свет,
Я разрыдалась бы в ответ.

Таянье. Таянье. Всюду вода.
Не расставаться бы нам никогда.
Господи, и на путях своих талых
Не разлучи нас – детей Твоих малых.
Не разведи нас и не разлучи.
Нынче Твои ослепили лучи.
В мартовских водах Твоих утопая,
Рядом с любимым иду, как слепая.

Воздух прозрачный, хрустальные трели.
В марте легли, а проснулись в апреле.
Травы пугливы, и дымчаты дали.
Мы здесь когда-то уже побывали,
Что-то шептали о листьях узорных
И о надеждах своих иллюзорных.

А далее, далее – с красной строки,
С дыхания свежего, с лёгкой руки,
С рассветного блика, с дрожащей росинки,
С замысленной, но не рождённой картинки,
Со звука, что только что был тишиной,
И с линии рвущейся, волосяной.

И маленьких нас небеса окружали.
И было нам страшно, и губы дрожали,
Когда небесам задавали вопрос
О том, что нам день народившийся нёс.
И губы дрожали, под ложечкой ныло,
А солнце в глаза нам безжалостно било,
И небо, которое было везде,
Качалось в текучей и талой воде.

Века самое начало.
Мать ребёнка укачала.
Века нового дитя,
Белым личиком светя,
Спит, во сне своём летая.
А над ним синичек стая.
Он увидеть сможет их,
Возвратясь из снов своих.

Мне больно. Значит, я жива,
И всё царапает – слова,
Молчанье, смех, поступки, взгляды,
Погоды здешней перепады.

Всё задевает. Больно мне
В закатном догорать огне.
Над головой листва и птица,
И больше нечем защититься.

Позволь дышать. Позволь глубоко
Дышать до гибельного срока.
Позволь Твоей листвой шуршать
И видеть небо и дышать.

Позволь, как позволял доселе
Бродить без умысла и цели
По тропам. И Тебя в тиши
Просить об этом разреши.

Я под утро сплю так чутко.
Тихо дышит жизнь-малютка.
Дышит, крылышки сложив.
Я жива. Ты тоже жив.
И смешались наши вздохи.
Нет ни века, ни эпохи.
Лишь в рассветном серебре
Двое спящих на заре.

Не лечу, не загораюсь,
Из последних сил стараюсь
Жить, дышать, передвигаться,
Поутру за дело браться.
День воркует и щебечет,
Но души моей не лечит.
И до самого заката
Улыбаюсь виновато.

А сирень – это очень давно.
Это май, и Полянка, и мама.
Это ветки, что лезут упрямо
В приоткрытое наше окно.

А сирень – это вечность назад.
Это грозди, султаны, соцветья,
Это в горестном прошлом столетье
Дом снесённый и срубленный сад.

Так хорошо не делать ничего,
Глядеть, как ветер ветками играет,
Как день живёт, а значит, умирает,
И молчаливо провожать его.

Сирень увяла, но ещё цветёт
Ещё цветёт шиповник белый, алый,
Так хорошо быть мира частью малой,
К которой луч ласкается и льнёт.

А живём мы всегда накануне.
Накануне каникул в июне,
Часа звёздного, чёрного дня,
Золотого сухого огня.
Накануне разлуки и встречи.
Обними меня крепче за плечи.
Мне не жить без тепла твоего
Накануне не знаю чего.

Начало лета. День седьмой.
Всё надо делать мне самой:
Болеть душой за тех, кто дорог,
В июньский полдень помнить морок,
В подушку плакать по ночам
И подставлять лицо лучам,
Намаявшись на этой тверди,
Просить Творца о милосердье.

Глаз отдыхает на зелёном
И на небесно-голубом.
Не прошибая стену лбом,
Брожу под ясенем и клёном.

Живу лишь тем, что Бог послал
И что само плывёт мне в руки,
И ухо мне ласкают звуки,
Без коих мир бы диким стал.

И сроки больше не висят,
День не идёт – стоит на месте,
И если долетают вести —
То те, что птицы огласят.

День ангела, нежной заботы.
Не бойся, доверься, ну что ты.
Его безмятежно чело,
Его белоснежно крыло,
Как облако или как млеко.
Забота, защита, опека.
И слышит он каждый твой шаг
И вздох твой. О, если бы так!

Я здесь тоже обитаю,
Но хожу, а не летаю.
А летают те и те,
Отдыхая на кусте,
Лепестках, тычинках, травах.
Я люблю читать о нравах
Всех имеющих крыла.
Может, раньше я была
Кем-то лёгким и крылатым,
Светом солнечным объятым,
Кто умеет жить вдали
От неласковой земли.