Константин Бальмонт - В безбрежности

    За который нельзя перейти.

И потом… О, какое мученье!

    К недоступному доступ найден.

    Я как жалкий ребенок смущен.

Где любовь, где восторг упоенья?

    Все прошло, ускользнуло, как сон.

Я мечты отдавал не богине,

    Ты все, ты — земля на земле,

    Я один в удушающей мгле.

Я очнулся в бесплодной пустыне,

    Я проснулся на жесткой скале.

Колеблются стебли зеленой долины,

Их красит цветов разноцветный убор.

А справа и слева дымятся вершины,

Дымятся вершины торжественных гор.

Я бросил свой дом, он исчез за горами,

Оставил навеки родную семью.

Под Небом глубоким с его облаками,

Меж гор многоснежных, в раздумьи стою.

Я жду, чтобы брызнули краски рассвета,

Чтоб легкий от гор удалился дымок.

Но в сердце напрасно ищу я ответа,

Где Запад и Север, где Юг и Восток.

Я жду. Все воздушней оттенки Лазури.

Над сонной долиной—немой полусвет.

Бледнеют обрывки умолкнувшей бури.

И вот загорается где-то рассвет.

Блеснули цветы пробужденной долины.

В небесном пространстве заискрился день.

Но с левой горы, с недоступной вершины,

Легла на меня исполинская тень.

Я стал удаляться от тени угрюмой,

Но тень, вырастая, скользила за мной.

Долина блистала смеющейся думой,

А я был преследуем тьмою ночной.

И вспыхнул закат перламутрово-алый,

За горы склонялся задумчивый день,

До новой горы доходил я, усталый,

И с правой горы опрокинулась тень.

И тени слились. И заря догорела.

И горы окутались в сумрак ночной.

С вершины к вершине, протяжно, несмело,

Пророчества духов неслись надо мной.

В молчаньи забывшейся ночи

Уснул я при бледной Луне,

И странно-знакомые очи

Во сне наклонялись ко мне.

И странно-печальные речи

Я слышал смущенной душой,

И знал, что дождался я встречи

С родной, отдаленно-чужой.

И вот белоснежные крылья

Растут и дрожат в полусне,

И плавно, легко, без усилья,

Мы близимся к бледной Луне.

И чье-то остывшее тело

Внизу разглядеть я хочу.

Но нет для бессмертья предела,

Я выше, все выше лечу!

Не буди воспоминаний. Не волнуй меня.

Мне отраден мрак полночный. Страшен светоч дня.

Был и я когда-то счастлив. Верил и любил.

Но когда и где, не помню. Все теперь забыл.

С кем я жизнь свою размыкал? И зачем, зачем?

Сам не знаю. В сердце пусто. Ум бессильный нем.

Дождь струится беспощадный. Ветер бьет в окно.

Смех беспечный стих и замер — далеко, давно.

Для чего ж ты вновь со мною, позабытый друг?

Точно тень, встаешь и манишь. Но темно вокруг.

Мне не нужен запоздалый, горький твой привет.

Не хочу из тьмы могильной выходить на свет.

Нет в душе ни дум, ни звуков. Нет в глазах огня.

Тише, тише. Засыпаю. Не буди меня.

Твоя застенчивая нежность —

В земле сокрытый водопад,

В ней страсти дремлющей безбрежность.

Твоя застенчивая нежность —

Растущей тучи безмятежность,

Цветов несмятых аромат.

Твоя застенчивая нежность —

Готовый вспыхнуть водопад.

Немая царственная вечность

Для нас зажгла свои огни,

Любви блаженства и беспечность.

Немая царственная вечность

Нас увлекает в бесконечность,

И в целом мире — мы одни:

Немая царственная вечность

Для нас зажгла свои огни.

Любви цветок необычайный,

Зачем так рано ты поблек!

Твое рожденье было тайной,

Любви цветок необычайный,

Ты мне блеснул мечтой случайной,

И я, как прежде, одинок.

Любви цветок необычайный,

Зачем так рано ты поблек!

Ты промелькнула, как виденье,

О, юность быстрая моя,

Одно сплошное заблужденье!

Ты промелькнула, как виденье,

И мне осталось сожаленье,

И поздней мудрости змея.

Ты промелькнула, как виденье,

О, юность быстрая моя!

    Мы знаем страсть, но страсти не подвластны.

Красою наших душ и наших тел нагих

      Мы только будим страсть в других,

      А сами холодно-бесстрастны.

    Любя любовь, бессильны мы любить.

Мы дразним и зовем, мы вводим в заблужденье,

      Чтобы напиток охлажденья

      За знойной вспышкой жадно пить.

    Наш взгляд глубок и чист, как у ребенка.

Мы ищем Красоты и мир для нас красив,

      Когда, безумца погубив,

      Смеемся весело и звонко.

    И как светла изменчивая даль,

Когда любовь и смерть мы заключим в объятье,

      Как сладок этот стон проклятья,

      Любви предсмертная печаль!

О, если б кто-нибудь любил меня, как ты,

В те дни далекие предчувствий и печали,

Когда я полон был дыханьем красоты,

И гимны ангелов заоблачных звучали.

На думы тайные мне тучки отвечали,

Луна сочувственно глядела с высоты,

Но струны лучшие в душе моей молчали,

И призрак женщины смутил мои мечты.

И призрак женщины склонялся надо мною.

Я жаждал счастия. Но призрак изменял.

И много дней прошло. Ты встретилась со мною.

Я полюбил тебя. Но точно бурный вал,

Предвестник гибели, какой-то голос грозно

Гремит насмешкою и вторит: «Поздно! Поздно!»

С неверным спутником — непрочным челноком —

Пристал я к берегу и ждал успокоенья.

Увы, я опоздал, застигнут был врагом:

Гремучий вал скользил, дрожал от нетерпенья.

Прилива жадного кипучее волненье

Окутало меня. За легким ветерком

Нахлынула гроза, и силою теченья

Я схвачен, унесен, лежу на дне морском.

Я в Море утонул. Теперь моя стихия —

Холодная вода, безмолвие, и мгла.

Вокруг меня кишат чудовища морские.

Постелью служит мне подводная скала,

Подводные цветы цветут без аромата.

И к звездам нет пути, и к Солнцу нет возврата.

Слушай! Уж колокол плачет вдали.

Я умираю.

Что мне осталось? Прижаться лицом к Аргули!

Точно свеча, я горю и сгораю.

Милый мой друг,

Если бездушная полночь свой сумрак раскинет

                                        вокруг,

Голосу друга умершего чутко внемли,

Сердцем задумчиво-нежным

Будешь ты вечно моею, о, птичка моя, Аргули!

Будь далека от земли, и крылом белоснежным

                                  Вечно скользи

В чистых пределах небесной стези.

Мыслям отдайся безбрежным,

Плачь и мечтай,

Прочь от враждебной земли улетай.

Лучше бродить по вершинам холодным и снежным,

Взор навсегда обратит к Красоте,

Лучше страдать, но страдать на такой высоте,

Духом мятежным

Так унестись, чтоб земля чуть виднелась вдали.

О, моя птичка! Моя Аргули!

Когда в глухой тиши старинного музея,

Исполненный на миг несбыточной мечты,

Смотрю на вечные созданья красоты,

Мне кажется живой немая галерея.

И пред Мадоннами душой благоговея,

Я вижу много в них священной простоты,

И в книге прошлого заветные листы

Читаю я один, волнуясь и бледнея.

Так точно близ тебя душою я постиг,

Что можно пережить века в единый миг,

Любить и тосковать, о том сказать не смея,

И выразить всех чувств волшебных не умея, -

Я вечной Красоты в тебе познал родник,

Мечта художника, безмолвная камея.

Слова смолкали на устах,

Мелькал смычок, рыдала скрипка,

И возникала в двух сердцах

Безумно-светлая ошибка.

И взоры жадные слились

В мечте, которой нет названья,

И нитью зыбкою сплелись,

Томясь, и не страшась признанья.

Среди толпы, среди огней