Тополь на камне - Иван Приблудный

Хорошо этот город построен

И высок этот каменный дом,

Только я не всегда так спокоен,

Как сейчас вот, над этим листом.

Но не надо ни вздохов, ни жалоб,

Все понятно, как бег этих дней,

Если рыба в песке полежала б,

Посудите, что сталось бы с ней.

Отпустите ж меня на побывку,

От Москвы семьсот семьдесят верст,

Докормить одряхлевшую сивку,

Обойти потемневший погост.

И подняв этих лет покрывало,

В колыбель моих нег заглянуть, —

Там, наверное, многих не стало,

У кого б я хотел отдохнуть.

Но зато там попрежнему в долах

Теплый ветер полощет пути,

И как счастье, заботу о пчелах,

Дед годами хоронит в груди.

Там, под ветками верб и черешен,

Где река камышами шумит,

Буду говором ближних утешен,

Буду хлебом и зеленью сыт.

Отдохну от идей и событий,

Стану снова и весел и прост…

— Отпустите ж меня… отпустите

От Москвы семьсот семьдесят верст.

Эти строчки, игривые строчки,

Как игривую юности кровь,

Запрягу в запятые и точки

И отдам под надзор пастухов.

Знаю, многими буду я понят,

Буду многими даже любим,

По обычаю лишь похоронят

И зароют меня молодым.

Но скрывая смертельную рану,

Как всегда неразгадан и прост, —

Для спасенья из мертвых восстану,

Как в славянской легенде Христос.

И внимая слепому злословью,

За обиды, что вынесу тут,

Заплачу им огромной любовью,

О которой лишь в книгах не лгут.

Поле. Полдень. Пыльной лентой меж зелеными коврами

Передернулась дорога от заката на восход;

Здесь прохладу пить в июле, можно только вечерами,

А у полдня только усталь, только тени от высот.

Неокрепший летний ветер, искушая тополь гибкий,

Убеждает стаю листьев — по ветвям пуститься в пляс…

В общем все, что я пишу здесь, вам напомнит без ошибки

Все, что вы читали в детстве и читаете сейчас.

Стих мой глупый, мой жеребчик, необузданно-игривый,

Кто сказал тебе, что в этом наше счастье и права?

Ведь давно уже другими межевались эти нивы,

И давно тропа пробита и протоптана трава.

Нам ведь нужно — если в поле пригорюнилась могила —

Чтобы в ней уснул наш ближний, иль покоился герой,

Нужно — если горной шапкой людям солнце заслонило, —

Чтобы кто-то кувыркался иль хоть плакал под горой.

Разве можно в наши годы просвещенного тупенья

Любоваться на закаты, волноваться при луне;

Разве можно слушать пенье — кроме каменного пенья,

Иль под злобный вой трамваев — напевать о тишине.

Пусть под этим старым небом горы станут солнца выше,

Пусть леса шумят как бури, и ревмя-ревет река; —

Я с моей земной любовью ко всему, что только дышит

Не могу без человека, без живого языка.

Ой, как много чудес на свете,

А и всех их, пожалуй, не счесть,

Даже здесь, на зеленой планете,

Чудеса настоящие есть.

И одно из таких, настоящих,

О котором нельзя позабыть —

Всех, как радостных, так и скорбящих,

Заставляет одинаковыми быть.

Это чудо совсем не ново,

С покон-веку миры им живут,

Только боязно вымолвить слово —

То — которым его зовут.

Потому, что в словесном прибое

Истрепали его так давно,—

Что хоть я оставлю в покое,

Ведь не так уже и важно оно.

Есть у нас, в нашем будничном быте

Бездны всяких идей и затей:

И Марксизм… и… вообще, что хотите

Для великих и малых людей.

Тот — устой перестроить затеяв —

Застилает пожаром края,

Тот — никак не постигнув хореев —

Анапестами жарит, как я;

Словом, — всячески разно и всяко

Человек коротает свой путь,

А спросите… и даже собака

После лая не прочь отдохнуть.

Всем, как радостным, так и скорбящим,

Та же участь, как тот же хлеб —

Деревянный дешевый ящик,

Или темный, почетный склеп.

Почему же мы стыдимся сознаться

В том, что всякий, велик он, иль мал,

Чтоб хоть в маленьком вновь зарождаться —

— Не идею в ночи обнимал,