class="p1">тот, кто смеётся после.
У меня к тебе есть вопросы:
ты правда веришь в победу?
— А ты?
— Я к тебе приеду
когда-нибудь, очень скоро.
— Победа будет!
— Да, это здорово! —
и на этом история пала,
я его у зла не украла.
Песочное мыло и сладкая сажа
Мы те века ещё знали,
когда сидя на восточном базаре,
торговали мылом песочным —
торг шёл восточный.
Мылом песочным мы торговали,
и когда мылились им, знали:
грязь уйдёт, песок в воду канет,
а время нас всё равно обманет!
Вот так и текла неспешно
жизнь у турецкого побережья:
песочные часы, песочное мыло
и гарем у султана самый красивый.
Но мы в гаремах тех не бывали,
мы мылом песочным лишь торговали,
торговали мылом, на базаре сидели
и загадочно вдаль глядели.
Там, из-за синего океана
поднималось из-под тумана
облако-рай,
а в нём караван-сарай
на верблюдах несёт поклажу —
сладкую, сладкую сажу.
Куда уж до неё мылу нашему из песка!
Ведь сладкая сажа — мечта.
Неистория
Я историкам писала:
не история нас не прощала,
не история загубила
на корню всю человечинку,
не история во зле тут подмечена.
Не история от края до края
чувство гордости у всех украла,
не история летит, куролесит,
не история по войнам и по мессам!
Не история — теория. А что же?
Не история, а то что много строже,
много строже, много гаже, много злее.
Неистория — она всех веселее,
неистория весёлая такая,
что такое грусть-печаль не знает.
Неисторики лепили эти тропы,
неисторики, а мы у них — холопы.
Сказки и история наша
Сказка ложилась на сказку.
Какие-то злые присказки
вокруг сказок кружились,
в сказки они не сложились,
они сложились в рассказы —
сказочные пересказы.
Ты их понимай как хочешь,
но историю не переложишь:
в истории всё как-то серо,
лишь на подвиги смело
рыцари в бой пускались!
Рыцари не сдавались
и кусали народ голодный:
конный и пешеходный.
Не проходите мимо,
мы разыгрываем пантомиму,
как шут отравил царя!
Вот и история вся.
А сказки кружились, сказки
строили детям глазки.
К сказкам мы их приучили,
на сказках и сами учились.
Сказки — дело хорошее,
в них простая история, сложная,
лишь бы заканчивалась чудесно!
Зайцы, русалки, принцессы,
чудовища и драконы.
Читай, подрастай, мой воин,
чтоб победить царя.
Вот и история вся.
Добро гуляющее
Добро, гуляющее по деревне и городу,
седина и бес ему в бороду,
недобрыми занималось делами,
зловещими мучило снами,
беспросветной накрывало тоской
и податью, как пеленой:
подать нищим, подать в казну,
подать сирым, подать попу.
Добро, гуляющее по деревне и городу,
сединой обеляло бороду,
прикрывало людские похоти,
грехи отмывало от копоти
и складывало в рядок:
грех за взятку, грех за стишок,
грех за убийство, грех за тираду.
— Не надо добра нам, не надо! —
кричал уставший народ. —
Засуньте себе его в рот,
и радости нам не надо!
Покладистая поклада.
Уходило добро… Провожаем,
дела свои обеляем —
выбелили набело.
Бес в ребро! Не надо нам
божьей милости от природы,
Не к добру добро народу,
хорошо и так жить в коем веке,
мы ж не люди, а всего лишь человеки.
Горе разливанное
Когда немного народу,
то это угодно богу,
а если народу дохрени;
то это угодно вере:
мол, всё хорошо у нас будет,
господь про нас не забудет
и природа лаской одарит,
дождями только и вдарит,
а дождей тех будет дохери,
и это выгодно Вени —
спасателю из Дальноречинска.
Плакала ихняя реченька
и просила у неба разлиться,
да так чтоб слезами залился
каждый житель того Дальноречинска:
«Плохая у нас, дескать, реченька,
нехорошая, разливная
до острой боли большая,
а все москвичи — это сволочи,
у них не водится мелочи
на дальние регионы,
они в газ угарный влюблённы!»
— Ну да, — Москва отвечает
и торфом горящим встречает
новый век такой молодой. —
Для помоек недра открой,
мать родная природа!
«Да чтоб вы сдохли, уроды! —
природа злобно пугает
и лысой кроной качает
захеревшего дуба. —
Жаль, нет у меня на вас зуба».
Но зря она так отвечает,
потому как зубы крепчают
у самого светила.
Лишь бы оно не убило!
Будем время ворошить
Будем жить, будем жить,
будем время ворошить,
а во времени песок
лишь сквозь пальцы… Занемог
грозный дядька постовой,
отпахав свой срок. Не мой
вымпел на суку повис.
Я сижу, латаю стих:
«Будем жить, будем жить,
будем время ворошить!»
А во времени стена,
очень прочная она,
туда смерду нет пути!
Ты стихи свои пиши
и не думай о былом.
Вечность в вечность соберём
и рассыплем Землю в прах,
а во всех твоих словах
мы найдём изъян могучий!
Смотрит демон вниз из тучи
и внушает: «Будем жить,
будем время ворошить
и не думать о делах
вседержителей. За страх!»
Рот зашей
Я сидела, зашивала
Ниткой белою свой рот.
Дай мне, мама, покрывало,
я укрою им народ,
чтобы больше не просил он
пирогов и калачей,
чтоб на власть он не гундосил,
говорю им: «Рот зашей!
Рот зашей и не проси,
тихо сидя на печи.
Ты закройся в покрывало,
чтоб тебя я не видала,
не видала никогда!»
Улетит моя душа
в бездну синюю навечно.
Рот зашью там неизбежно
у больной своей души.
Сверху крикну: «Не кричи,
не проси, народ убогий,
калачей, рублей… И чтобы
не орал ты никогда,
напущу я холода!»
Скинь мне, мама, покрывало
с поднебесья. И устало
облетев вокруг земли,
я проверю ваши рты.
Я там, где бой идёт
Не смотри ты на меня, как на историю,
я глаза закрою, акваторию
нарисую на прибрежной полосе,
в свою душу не пущу, иди ко мне!
Не ходи ко мне, не слышь меня,
услышь меня, я скорбь твоя
я боль веков,
месть городов!
Не люби меня, я не твоя,
люби меня,
я мамина и папина.
Никому не скажу, как тратила
свои века на пустоту.
Считай года, а я не тут.
Тут кругом города,
а мои глаза
в древней Руси
где калачи,
где труд и пот,
где бой идёт!
Нет к Истории вопросов
Я историю писала,
говорила: «Всех люблю!»
Я историю писала
чёрным мелом на полу.
Ах, какая история получалась:
в ней добро совсем не встречалось,
там, хорошо или плохо,
но каждый из нас прохлопал
в её движущей силе участие.
— Непричастие, непричастие! —
