неё иду:
я иду на фашистов смело,
на их марши, и крашу набело
историю своей маленькой кровью.
А ты в том времени хмуришь бровью
да в бой идёшь на печенегов,
варягов, татар и греков.
Две женщины — две судьбы.
Сердце своё береги!
Старый волхв
Старый волхв пошёл в бой —
размахался клюкой!
Только старому волхву
ратна сечь не по плечу.
А старым волхвам,
ой, сидеть бы по домам.
Нету магии у боя.
Что же это за такое:
он клюкой да заговором
с самим булатом спорит!
Меч лихой, лихой, лихой
летит, свистит над головой
и копьё лихо
прямо в дыхо.
И чего тебе, старик, не стоится,
отчего норовишь завалиться?
Унесут тебя еле живого.
3нахаря позовут, тот сготовит
целебное зелье
в ветхой келье.
А волхв, оклемавшись, спросит:
— Чья взяла? «Наши косят!»
— Не зря старался! — уснёт счастливый.
«Благодаря волхву победили!» —
судачит народ,
а народ у нас не врёт,
ему врать князья не велели.
Вот те и сила магии веры!
Воин-кудесник, тревоги вестник
Воин-кудесник
поёт не песни,
а заговоры:
«Кото-который
день у боя?
У того боя,
кото-который
сгубил все пашни
и сёла наши!»
Куде-кудесник,
тревоги вестник,
вестник несчастья,
а все напасти
на тебя свалят,
зава-завалят
за то, что плохо
куде-кудесил.
Пойдёшь ты лесом,
пойдёшь ты полем,
кото-которым:
сам и вспахал,
сам и засеял.
Бедою веет,
кудесник, чуешь!
Куда ты дуешь?
Твои уж угли
давно потухли.
Кричи свои заговоры
врагу навстречу!
Из сала свечи
разгонят духов.
А вражеские тела
разгонит сила богатыря!
Куде-кудесник,
победы вестник
пойдёт навстречу
моим предтечам.
Я не перечу.
Я за Родину
Я за Родину воевать не умела.
Я отправилась к протоиерею:
«Батюшка протоиерей,
причащай меня поскорей!»
Причащение, причащение:
батюшкино благословение,
матушкины слёзы,
а на душе лишь грозы.
Грозы грозные надвигаются.
Кто не спит, тот и мается:
на коня и в поле —
на вольную, вольную волю!
Я за Родину воевать не умела,
но за час-другой постарела.
Не узнала дома меня мать:
«Ты иль я зашла? Не признать».
Я за Родину воевать научилась,
но с тех пор
мне Русь во снах и не снилась.
Личный варвар
Личный варвар молча ходит,
постучится в дверь серьёзно.
Личный варвар не находит
слов, конечно, очень грозных.
Личный варвар неприлично
мысль подкинет и умолкнет.
Я его не укусила.
Укусила бы, что толку?
Ведь на то и варвар этот,
чтоб терпеть обиды света,
рассуждать в бору о главном:
кость ребёнку или маме?
Этот варвар непокорный
мне на ушко что-то шепчет
(расстоянье — километры,
расстояние — три века).
Смотрит варвар, улыбаясь,
думая, что жив сейчас.
Светлый варвар точно знает,
что придёт победы час!
Я ему пишу письмо:
«Всё в порядке, но лицо
постарело как-то ночью,
видно в век твой очень хочет».
Варвар пишет мне в ответ:
«Я сегодня на обед
написал тебе сонату,
и теперь ты виновата,
что по свету зазвучит
старый, древний колорит».
Личный варвар мой хороший,
он сто тридцать песен сложит.
И я буду знать сама:
виновата в этом я!
Ой ты, князь Михаил
Ой, Михаил ты великий,
взял посох, и взгляд не дикий,
шелом уже не оденешь,
не веришь,
что ещё больше земель тебе надо:
родные просторы — отрада.
Время выпало тебе золотое:
ни Мамая, ни боя,
лишь пиры
да похвальбы.
Похвальба, похвальба, похвальбище,
шум, молва и гульбище!
На спор можно и море Чёрное переплыть.
Чему быть, тому и не быть,
а море перебежать — не шутка!
Но не промах наш княже Мишутка:
прыг на чёрны корабли
и плыви, плыви, плыви…
На то Михаил и великий!
А лик твой ликий
кто-нибудь намалюет
да нам подсунет:
любуйтесь, люди,
таких красивых больше не будет
во власти.
Песнь свою пела Настасья,
домой ожидая героя.
Пой сорок лет, на дне моря
твой муж Михаил великий.
Вышивай крестом его лики.
Мечты косаря
Разошлась с косой рука могучая
по лугу да по полю! Мурава колючая
застилает тело, глаза ест.
Я скошу её косой в благовест.
Нет на мне изъяна да и сам не дурак.
Почему ж дивчине всё не так?
Да и возраст у меня уже большой.
Вот скошу её косу своей косой!
А и батька у Марьяны чи дурак?
Эх и мамка у Марьяны — железо` кулак.
Что ж вы дочечку храните, для кого?
Перезрела ваша баба, брызжет молоко!
Ой пойду, косою закошу весь свет,
надоело тут махать в пересвет!
А по лугу да по полю — не вода,
а по лугу да по полю — блеск-роса.
И трава-мурава вдаль манит.
Брошу всё, уйду в леса, да небрит
зарасту своей волоснёй,
а кикимора и водяной
станут мне роднёй.
Превращусь я сам в Лешака,
украду Марьяну, будет моя!
Зарастёт и невеста волоснёй,
станет паклею трясти, а не косой.
Не посмотрит на неё бар, купец.
Стану детям я её — строг отец.
Побегут ребятки по полю!
А свою семью я сам отмою,
заплету всем косы, сбрею морды,
и прям к тёще ко двору:
— Мам, дверь откройте,
вот ваш зять-молодец,
вот ваши внуки!
— Где ж были вы?
— Ай, в лесу не знали скуки! —
и пойдёт плясать жена,
да спляшет тёща,
ну а тесть-холодец и того хлеще!
Вишь, бог Перун, где счастье-то бывает,
когда из леса Чёрт хлопцу моргает.
А ты коси, косец, не зная горя.
Постучись-ка в дверь, авось откроют!
Князь Гвидон и корабли
Князь Гвидон в весь мир влюблён,
в весь мир влюблён наш князь Гвидон!
А князю Гвидону жену бы влюблёну
в славного князя Гвидона.
Но не до жен, не до подруг:
корабли чужие вдруг
к нашей бухте приплывут.
— Ой не друг там, ой не друг.
Флаг веселый, но не наш,
черно-белый — это враж,
это враж или султан,
мож торговый. А, Степан?
— На торговый не похож,
да не видно же их рож.
— А пальнем, пущай боятся!
— Нет, Гвидон, вдруг торговаться?
— Как же думу думать тяжко
(княжья голова бедняжка).
Ну давай их подпалим!
— Погоди, успеем в дым,
на дно успеем всех пустить.
Как себе не навредить?
Вот и кумекай, князь Гвидон:
мы стреляем или пьем?
А надо было жениться,
легче было б материться!
Ой люли, люли, люли,
плыли к бухте корабли.
Плывут лодочки
Плывут, плывут лодочки
по морю синему,
а на лодочках корабельщики,
корабельщики красивые,
корабельщики
