Повесть
Рассказать вам праздничную повесть?
Вот она:
Мужик, голодными метелями обмотанный,
На базар вынес совесть —
Не для того, чтобы торговать,
А чтоб даром ее раздавать.
Много ль вынес, иль мало —
На всех бы сытых достало.
Белоперая метелица
Мягким пухом стелется.
Товары торопятся
В корзины угробиться.
Толпой богатеи
Покупают, потеют.
Мужик в печали великой
Стоит да выкликивает:
«Совести, совести,
Кому надо совести,
Кому надо совести,
Простой человеческой совести?
Берите, прохожие,
Девушки пригожие,
Толстосумы-купцы,
Бумажные молодцы.
Пройди всем базаром —
Ничего не возьмешь даром.
А я о цене не говорю,
Даром даю.
Совести, совести,
Кому надо совести?
Возьмите хоть кусочек для праздника…»
«А что с ней делать, дяденька?»
«Даром товар, даром и совет. Берешь иль нет?
У тебя что к сочельнику зарумянено:
Свинина иль баранина?
Полгуся?
Иль весь порося?
Прежде чем сесть
Да без оглядки есть,
Кусочек совести, с зернышко,
Положи себе в горлышко».
«Это вместо соли,
Что ли?»
«Нет, дитятко, нет,
Дослушай совет:
Нужна соль в избе,
А совесть — в тебе.
А в праздничный ужин
Мой товарец особенно нужен.
Без совести как?
Тебе кусок, а Волге песок.
А с совестью так:
Тебе кусок — и Волге кусок.
Понял, дитятко? Да где ж ты, милый?
Ишь, как ножом его отхватило.
Сгинул, пропал,
Как про Волгу услыхал.
Совести, совести,
Кому надо совести,
Простой человеческой совести?..»
Отшумел базар,
Свернулись лотки,
Расхватали товар
Богачи-едоки.
Стоит мужик голодный,
Метелью обмотанный.
Сытым не нужна совесть.
Вот она,
Праздничная повесть.
Какая осенняя ночь,
Какая полночная осень!
Все это уж было давно.
И так же был сумрак несносен.
И так же кричал на камнях
Ребенок, голодный, холодный,
Из судорог страшного дня
Заброшенный в мрак безысходный.
И так же сквозь девичий смех
По скверам гнусавила похоть.
И так же легко было тьме,
И так же, и так же мне плохо.
И те же вбивали часы
Двенадцать мертвящих ударов
В пожары созвездий косых,
В огонь этих дальних пожаров.
Но гневно простерлась у стен
Могила того великана,
Который грозой проблестел
И в славу бессмертную канул.
И пела со стоном стена
Не рабскую песню «Коль славен» —
Свободный «Интернационал», —
Тревожа полуночный саван.
И слышал призыв великан:
«Вставай!» И цветы на кургане
Дыханьем своим колыхал.
«Я встану, — шептал он, — Мы встанем».
По ночам из углов, из подвалов,
Из беззубых оскалов домов
Ярче алых каприйских кораллов
Смотрят язвы живых мертвецов.
И кто может, безрукий иль хрóмый,
Гадом ползать по лику земли,
Покидает расселины дóма,
Вылезает из смрадной щели.
Грузно тащит распухшее тело,
Волочит искаженный сустав,
Все, чем сердце здоровое рдело,
В безнадежной тоске отрыдав.
Волос ершится, грязный и дыбкий,
На ладонях мозоли и прах.
Не сыскать человечьей улыбки
В искривленных от злобы устах.
Ни добра, ни участья не надо.
Путь единственный — ниже упасть.
И страшна, как воротища ада,
От ругательств сгоревшая пасть.
В это время богатые люди,
Кто разряжен, и сыт, и румян,
Как плоды наливные на блюде,
В кузовах пролетают в туман.
В этот час к освещенным квартирам
В белых туфлях, в чулочках сквозных
Мчатся Евы, не чуя над миром
Полусгнивших бунтующий вздых.
Стонет в залах оркестр, бьют рояли,
И с лилейных, как снег, скатертей
Запах масла, барана, кефали
Льется в ноздри ползущих смертей.
И тогда поднимаются трупы
На обрубки колен, на живот.
Ярче рампы сияют их струпы,
Громче хора их голос орет:
«Эй, довольно! Мы тоже владыки!
Электричество нужно и нам!
Пусть для всех распахнется великий
Иль разрушится празднества храм.
Пусть для всех будет радость и счастье,
Вспыхнет солнце на каждом челе,
Иль своею бездонною пастью
Ночь пожрет все, что есть на земле».
Ветер весенний ворвался в осенние окна,
Мчится, летит, призывает: «Идите все, кто к нам!»
С ним лепестков абрикосовых, розовых тучи
Самому слабому шепчут: «Иди! Ты могучий!»
Ветер поет: «Я из снега, из северной дали
К вам прилетел, чтоб вы лучшую долю узнали!»
К нищим, убогим, забитым рабам по оконцам
Звонко стучит: «Выходи! Цепи рви! Ты под солнцем!
В стуже, в крови, мы на севере дальнем и белом
Стали свободны — и вам, под плетьми оробелым,
Вам, терпеливо несущим позорную муку,
Вам подаем молодую содружную руку!»
Тонут миндалин испуганных крупные зерна
В черных ресницах. Скрываясь в одеждах узорных,
Девушки ветер весенний как счастие слышат.
Холст белоснежный сердца молодые колышат.
Там, в тростниках, из уютной отцовской лодчонки,
Смотрит старик в синеву, в высоту. Ветер звонкий
Слышит за всех, кто в земле, кто упал, землю бросил.
Радость в морщинах — как солнце под взмахами весел.
Отдыхай всей грудью,
Смотри в этот сумрак,
Слушай эту ночь!
Что было — не будет.
Тому, что ты умер,
Ничем не помочь.
Утро из сумерек,
Радость из бедствий,
Из чернозема рожь —
Не только ты умер,
Но ты и воскрес ведь,
И новым живешь.
Напрасно ищешь тишины:
В живой природе нет покоя.
Цветенье трав и смерть героя,
Восторг грозы и вой луны,
Туч электронных табуны,
Из улья вешний вылет роя,
Вулкана взрыв и всплеск прибоя
В себе таинственно равны.
Нирваны нет. Везде тревога!
Ревет у твоего порога
Полночных хаосов прилив.
Не бойся никакой Голгофы.
Весь мир плененной бурей жив,
Как твоего сонета строфы.
Из хрусталя незримого фиала
Струя ручьи пленительных элегий,
Как лилия надменная, стояла
Ты, арфа, вестница тоски и неги.
Но мысль творцов преград еще не знала
На вековом пути от альфы до омеги.
И черный гроб воздвигнут в бездне зала
С отливом лунно-синим, как у Веги.
Погребена в нем арфа золотая.
Но не бессмертна гробная печаль:
Из каждой гибели есть воскресенье.
В озера снов бросая гроз горенье,
В гирлянды грома лепет волн вплетая,
Могущественный зазвучал рояль.
