Сабунчи
Таинственны заросли вышек,
Набухли смолой Сабунчи,
Земля извергает излишек,
Грохочет богатством в ночи
И прямо созвездиям в очи
Хохочет, собою горда.
И тут же, в домишках, рабочий
Бледнеет от злого труда.
Войди в эти капища нищих,
Толкни эту хмурую дверь:
Нору себе лучше отыщет
Погоней затравленный зверь.
Ни солнца, ни воздуха! Дети —
Как в темном подвале ростки.
Не жить им счастливо на свете,
Пока не умрут пауки!
У женщин вся молодость в стонах
Погасла, весны не узнав,
Писать на старинных иконах
С них мучениц мог бы зограф.
И эти в цепях великаны,
Владыки грядущих эпох!
Какой в них туберкул румяный!
Как долог тяжелый их вздох!
Рабочий, когда же, когда же
Твой разум, твой новый закон
Узлы паутины развяжет
И рабства развеется сон?
Когда же земное богатство
Достанется истым живым
И ветер свободы и братства
Разгонит удушливый дым?
Пирамиды в чахотке —
Вышки вытянул к небу
Изнуренный и кроткий
Данник черствому хлебу.
И клокочут вулканы
Сквозь песок утомленный:
Это дьявола страны,
Это рай искаженный.
Звездный край полотенца
Ночь склоняет в истоме,
Чтобы слезы младенца
Утереть в нищем доме.
Шлют проклятье избытку
Молодые илоты
За бесцельную пытку
Непосильной работы.
И, как нефть под песками,
Накипает желанье
Стать под красное знамя
Мирового восстанья.
Молчат огромные дома
О том, что этот мир — тюрьма.
И вывески кричат о том,
Что этот мир — публичный дом,
Где продается каждый сон,
А кто не продан, тот смешон.
Железных фабрик силуэт
Кричит о том, что воли нет,
Что эти кубы из камней
Сдавили бешенство огней.
Заре запели петухи.
Порозовели стен верхи.
Не отрываясь от земли,
Качнулись в море корабли.
Вспорхнул и замер легкий шквал,
Седой газетчик пробежал,
Вонзая в сонный мозг людей
Пустые вести площадей.
Валы согбенные сплотив,
Грохочет утренний прилив.
В ущелья улиц, под дома
Бежит испуганная тьма.
И, как бушующий народ,
Из алых волн встает восход.
Мильоны огненных знамен
Вздымает в зыбь ночную он.
И, как трибун перед толпой,
С последней речью боевой,
С могучим лозунгом: «Живи!» —
Выходит солнце, всё в крови.
Тебя сбирала девушка нагая
По зарослям благоуханной Явы.
Как ящерицу, дико обжигая,
Ей кожу рыжей сделал луч кудрявый.
Замучена полуденной работой,
К любовнику, такому же нагому,
Она бежала в лунное болото,
К сплетенному из вешних прутьев дому.
И там кричали, радуясь, как дети,
Что труд прошел, а ночь еще продлится,
Показывая на жемчужном свете
Блестящие от долгой ласки лица.
С утра голландец с ремешковой плеткой
На пристани следил за упаковкой
Клейменых ящиков — и кровью кроткой
Окрашивал тугую плетку ловко.
Потом с валов могучих океана
Корабль срезал бунтующую пену,
Пока в каюте мягкой капитана
Купцы высчитывали вес и цену.
До пристани, закутанной в туманы,
Томились, гордо засыпая, зерна.
А там, на Яве, кровяные раны
На девушке горели рыже-черной…
Любуешься порою, как в фарфоре
Кипит с отливом золотистым кофе,
И вдруг в мозгу встает желаний море,
И кровь томит тоска по катастрофе:
Долой насилье! Снять с дикарской воли
Бесстыдство злое купли и продажи!
Плетей не надо для цветов магнолий!
Не надо солнцу океана стражи.
Отмстить за бешенство бичей ременных!
Пусть хищники в туман уйдут кровавый!
Да здравствует свобода угнетенных
Во всех краях и на болотах Явы!
МИРОЛОМ
Тринадцатая книга стихов
Посвящение
Под Кремлевской стеной
Я вас не видел, вас не знаю,
Но вы легли здесь в грозный час,
Когда срывал народ, стоная,
Седое иго палача.
И вашей крови отблеск вечный
Я вижу в каждом, кто живет:
И в детской радости беспечной,
И в смелой песне красных рот,
В летящем с севера до юга
Колосьев голосе ржаном,
И под стопой электроплуга
На черноземе молодом.
И чем чудесней жизнь воскреснет,
Тем ярче ваша кровь горит,
И даже в звуках этой песни
Сияет свет ее зари.
Русь
«Медведя на цепи водила…»
Медведя на цепи водила,
Сама сидела на цепи
И в голову себе гвоздила
Одно проклятое: «Терпи!»
Гнила в пещерах и колодах,
Крутила мощи, в срубах жглась
И род от рода, год от года
Сносила темноту и грязь.
Мечтая о небесном рае,
В смердящем ужилась гробу.
В бунтах бессмысленных сгорая,
Бояр носила на горбу.
Петлю затягивая туже,
Сама тащилась на убой
И бубенцом цветистых дужек
Бранилась с ведьмою-судьбой.
А все, что было молодого
И дерзкого — огонь мирской —
В срамное всучивала слово,
Душила пьяною тоской.
О, ведь и я любил так слепо
Колоколов вечерний звон,
Монастыря седую крепость,
Черницы поясной поклон!
И ладан сказок несуразных,
И тлен непротивленья злу,
И пенье нищих безобразных,
И сон угодника в углу.
Как много сил распалось прахом
Растлилось, высохло в труху:
Довольно кланялись мы плахам,
Иконостасу и греху!
Пусть с кровью мы сдираем ветошь,
Но мы сдерем ее с себя!
В алмаз густеют искры света,
Стекляшку молоты дробят.
В провалах страшного распада
Восстали вихри новых звезд.
Ушедшая под землю падаль
Пророчит богатырский рост.
Раздвинуты границы мира,
Былое небылью ушло,
О, ведь и мне жилось так сиро, —
Теперь так буйно и светло!
Русь
«Пьяный Солнышко Владимир…»
Пьяный Солнышко Владимир
Пригвоздил тебя к кресту.
Княжий род до корня вымер,
А кресты еще растут.
В чистоту твоих раздолий,
В красоту твоих жнивей,
Чтоб не думала о воле,
Понатыкали церквей.
И поставили примером
Под напуганный твой взор
Крест с распятым боговером,
Словно к рабству приговор.
Сотни лет ты, Русь, молилась
Страшной жертве палача
И сама взойти стремилась
На Голгофу каждый час.
И в отчаянье рабыни
Родила ты мудрецов,
Воспевавших рай пустыни,
Радость жертвенных венцов.
Что ж, ты думала, бедняга,
Так и будет до конца?
И земли кровавой влага
Не родит тебе бойца?
Он пришел в огне и песнях,
С жалом разума в устах
И разгневанным: «Воскресни!» —
Звал тебя сойти с креста.
Ты, как ветер с перевала,
Выла: «Прочь уйди, злодей!»
Бесновалась, отбивалась,
Чтоб не вынул он гвоздей.
Но, могучий, алозвездный,
Вестник будущего дня,
Срезал путы, вынул гвозди
И с креста тебя он снял.
От бессильной, темной злобы
Притворилась мертвой ты.
Намела метель сугробы —
Подняла весна цветы.
Раны зажили. В ладони
Прялку сонно ты взяла.
Но былое в сердце стонет,
Застилает очи мгла.
Шепчешь ты еще проклятья
Доле песен и труда,
Но на рабское распятье
Не вернешься никогда.
И в путях борьбы и славы
Стыд за крестные года,
Русь, не раз тебе отравит
Радость мирную труда.
