верхушек церквей
кресты освещённые с помощью лучей
Кончилась химия, лирика, физика
и гимназист старших классов с карнизика
прыгает вниз на лужайку,
где читают книгу и образовали стайку.
«нет моего пальто, нет моего пальто…»
нет моего пальто, нет моего пальто
украли у меня пальто, оно исчезло
Приходят девушки трое
Одна небольшая милая
так хороша
нет моего пальто
нет моего пальто
никак не открою фанерные двери
я живу не тут, я живу не тут
Мне тут нельзя ничего делать
Меня тут ругают за такое
и ругают — за такое и ругают
если девушки ко мне прибывают
Но две из них сели на стул
в комнаты глубине, глубине
А другая отошла ко мне, ко мне.
Меньше часа остаётся
до деталей золотых
той еды, что буду есть я
до деталей небольших.
Трещинки в продольном мясе
жир у боковых сторон
каши жемчуг засверкает
в густом масле будет он.
Меньше часа встану, выйду
и, ударив зимней дверью,
в храм еды в чердак жратвы
как стрела от тетивы.
и не с Богом в ладу
не с собакой в раю
не с властями вдвоём
не с семьёю напротив
без коричневых глаз
без кудрявого рта
без осенних локтей
близ жены живота.
«Имеет ценность не один рассказ…»
Имеет ценность не один рассказ, не что-то одно или несколько, а всё творчество вместе взятое, к тому же ещё и внешний облик и то, что Гумилёв был охотником в Африке, а Хлебников был бродяга. И вот то, что он был древний урус, более даже может многих его стихов подаёт его нам — составляет о нём представление. Следует, выходит, не только добиваться максимума поэтического выражения, но и как можно правильней определить свой облик как поэта и человека. Ту нить, по которой позднее будет ткаться легенда. И уж тут цельность образа многое значит. Цельность и его отдельность.
У многих пишущих бывают вещи какие-то непринципиальные. То есть читаешь и видишь — это хорошо и всё правильно. Но таких вещей может быть много, а писателя, поэта не будет (особенно это верно в отношении прозаических произведений). Очевидно, все рассказы должны быть надеты на некий стержень — они вместе должны составлять книгу жизни. И надо быть жёстче к себе. Ежели моральные проблемы совсем не возникают, например, передо мной, — я не должен о них писать. Вопросы морали и психологии человека долгое время пережёвывались в литературе и теперь практически нельзя ничего сделать, не повторяясь. Неверная жена, пожалуйста, было; отец убивает сына — пожалуйста. Различение меж долгом и иными — было!
«Как пруд столицый я говорящий…»
Как пруд столицый я говорящий
родил других
Внутри оконных больших разрывов
пейзаж кольцом.
Я гражданин родился зимой
Умру весной в её конце во вторник
И белое лицо у камня будет
казаться вдруг живущим.
Приложение к шестой тетради
Глядя в широкое окно,
я серую видал поверхность
Дома сидели на боку
и таял снег, и было сыро…
Наверное, с своей работы
жуя угрюмый воздух,
идёт сейчас работник Миша,
неся болезненные вздохи.
Заходит он этаж на третий
и дверь свою он отворяет
Бегут по полу его дети
вчерашний крик ртом повторяют.
Он ест и борщ, и кашу вместе
в пустынном уголке у кухни
Потом он учит, как сказать им:
Моя фамилия Гриценко.
Тебя спросят твоя фамилия
Моя фамилия Гриценко
Параничев ещё и Ветров
твоя фамилия гласит.
Что родило дома и дети
и Мишу с его этим делом
ложится он уснуть и спит
и неестественно храпит.
«Напомним, что нас пробегает…»
Напомним, что нас пробегает
немного по этим местам
что нас возникает и снова
скрываться положено нам
В аптечном киоске налево
в года отдалённые те
Сидела Марго королева
и всё продавала в мечте.
Закутанный в тряпки густые
до ней приближался отец
Померли мои дорогие
стоит тишина у колец…
«Свет лампочки табачной…»
Свет лампочки табачной
Немного вялой силы
измученной мочально
едой и сном со снами
скорей бы всё кончалось
и этот день листочек
и красота без пальцев
и ваза на столе…
«Я — ведущий деятель чёрной машины одиночества…»
Я — ведущий деятель чёрной машины одиночества
чёрной машины, где возят собачьей старости мысли
а зачем мне тростниковые болота в снегу
и одинокие дети, одетые во взрослых,
что шмыгают, проваливаясь и возникая
меж стеблей их лица!
До того они уже домелькались…
Как тяжело в цветочном диване
переносить послеобеденный сон
Без оживленья вином и консервами
клеем и чернилами
жить невозможно
ни мне
$$$$ни ему.
«Господи, ведь было у Алёши…»
Господи, ведь было у Алёши
две сестры и два дрожащих брата
Почему не один, и почему же
у него у комнаты так пусто.
Даже и страшна стена другая
своей голостью и белизною.
И Алёша, сидя он страдает,
повисая книзу головою.
«Едучи по некоему троллейбусному пути…»
Едучи по некоему троллейбусному пути, сидя на сиденье, увидал рядом рукав синего пальто. Рукав был весь истёртый до
