Юрий Мандельштам - Собрание стихотворений

Как просто жить, ходить на службу.
Мне так легко: покой в крови.
Не верю в длительную дружбу,
Не знаю тягостной любви.

И дни проходят в мирной скуке.
Но по ночам — к чему скрывать —
Все та же ты, и те же муки
Хранит безмолвная кровать.

Так море бури забывает,
Качает лодку на волне,
И на песке с детьми играет,
А бури спят на самом дне.

И пусть в моей душевной лени
Нет места памяти твоей,
В тревоге мутных сновидений
Все ближе ты, и все нужней.

Друзья мои, я брежу, брежу:
Как! Вечностью, которой я
Бывал обрадован все реже,
Мне вдруг возвращены друзья!

Друзья мои, я с вами, с вами!
И только то не позабыть,
Что в нашей дружбе будет жить
Прошедшей ненависти пламя.

Рассеется случайный бред,
Окончится случайный сон,
Бесцельный опыт долгих лет
Опять, опять не превзойден.

"Как честь моя…" Но разве честь
Не одиночеству дана?
"Как дружба, как любовь верна…"
Друзья, но разве дружба есть?

Скрестились шпаги. Нет, не те мечты:
Направлено в упор тупое дуло,
Ты падаешь. Нет, лучше так: не ты —
— Противника куда-то вдаль рвануло,

Он на земле, не дышит. Эта месть,
О, эта радость или ревность эта,
Наверно, где-то в робком сердце есть,
А вот, попробуй, дозовись ответа!

Все будешь чахнуть над своей тоской,
Да о возлюбленной мечтать до века,
И бдительный не освятишь покой
Горячей кровью человека.

Чернорабочий в куртке рваной
За слезы, горький хлеб и кровь,
В час отдыха, весь день желанный,
Имеет право на любовь.

С какою нежностью и мукой
Он дышит воздухом ночным,
Как бережно он гладит руку
Жены, сидящей рядом с ним.

Трясет железная дорога:
Далекий путь, железный путь.
Какая светлая тревога,
Как облегченно дышит грудь.

И реют светлые туманы
Наперекор дневной судьбе.
Чернорабочий в куртке рваной,
Как я завидую тебе!

Что будет через десять лет?
Быть может, горьким цветом славы
Я расцвету, и новый свет
Пролью на облака и травы.
Завиден будет мой удел:
Читатель, умный и суровый,
Очнувшись от случайных дел,
Мне поднесет венок лавровый;
И будут женщины мечтать,
Как я о них мечтал когда-то,
И по ночам не сможет спать
Ревнивый друг мой, литератор;
И даже ты среди гостей
— Подумай только — будешь рада
Прослыть любовницей моей.
Какая щедрая награда!

А может быть, года пройдут,
И незаметно постаревший,
Другой преодолевший труд,
И приутихший, присмиревший,
Обрюзгший, с ранней сединой
И с лысиной уже немалой,
Наедине с самим собой,
Забытый всеми и усталый,
Я буду жить — и потечет
Простая жизнь, без слов, без края,
И мимо лучший друг пройдет,
Меня почти не узнавая.
И даже ты, подумай — ты,
Пройдя в толпе со мною рядом,
Когда-то близкие черты
Приветливым не встретишь взглядом.

Но я боюсь судьбы иной,
И даже думать не решаюсь
О том, что темнотой ночной
Я постепенно облекаюсь,
Что через десять лет в плену
У косности непостижимой
Бессильным прахом в тишину,
Презрев восторг, летящий мимо,
Я тело отпущу навек,
И распылившийся в эфире,
Не ангел и не человек,
Я буду жить в незримом мире.
И даже ты не промелькнешь,
Хотя бы смутным сновиденьем,
И в памяти земную ложь
Не воскресишь твоим явленьем.

Отчаянье — не это
Вседневное рыданье
С трагическою дланью,
Приподнятой к виску,

Отчаянье — не это
Вседневное паденье
В глубины без просвета,
В которых есть просвет,

А в малое мгновенье
Понять, что чашу с ядом
Хотя и страшно выпить,
Но все таки возможно.

Как жить на земле? Человек не знает.
Человек рождается, человек умирает.
Сгнивает тело в плотной земле.
Летает душа в поднебесной мгле.

Поэт, послушай, не думай о многом!
Ты — человек, ты не станешь Богом.
Послушай — не твой ли голос поет:
Человек родился, человек умрет.

«В житейской тине счастья не найти…»

В житейской тине счастья не найти…
Но и взлетев в небесные пространства,
Мы не забудем прежние пути,
Простую грусть, простое постоянство.

И стоит ли смотреть за облака
Нам, обреченным смерть принять оттуда,
Пока еще прекрасна и легка,
Земная жизнь, где нам не надо чуда.

Нет оправдания тому,
Кто стать не смог, кто жить не может.
Что нам за дело — почему
Его сомнения тревожат.

Жизнь высока и глубока,
Ей нет предела, нет причины.
Бегут за нами облака,
Растут высоты и пучины.

Сомненьям места нет, — и он,
Бессильный, одержимый ими,
Уже навеки осужден
Самим собою, не другими.

Этой жизни, трудной и любезной,
Каждый год мне по иному мил!
Каждый год своей волной железной
Сердце навсегда приворожил.

Пронеслась гимназией далекой
Череда привычных лучших лет.
Темный, непонятный, одинокий,
Позабылся университет.

Бледный отблеск дружбы величавой,
Две любви — бесплодных, без следа,
Но звучащих неповторной славой,
Скрыли в прошлом темные года.

Стынет сердце вечностью и страхом.
Только то, чему названья нет,
Остается в сердце верным знаком,
И не меркнет отдаленный свет.

Ты говорил — я долго слушал,
О, я согласен был во всем:
Сомненье не спасает душу
Опустошительным огнем.

И горе не изменит света —
— Все так же солнце греет нас,
И столько радостных ответов
Хранит хотя бы этот час.

Ты говорил, и все казалось
Неизмеримо и светло,
Но что-то смутное осталось
И там, за памятью, легло.

Все это так: и мир без края
И жизнь прекрасна и чиста;
Но только, знаешь ли, какая
Бывает в сердце пустота!

Усталость. Легкие слова
Теряются и замирают.
От сна кружится голова.
Дремотой сонной сны растают.

И только взмахами косы,
Разящей сердце смертью новой,
Непримиримые часы
Стучат настойчиво в столовой.

Такой же стук, такой же взмах
— И ты меня косой сразила.
Но и тебе судила страх
Опустошающая сила.

Виновница любви моей!
Под этот стук ночного бденья
Мне так понятней и страшней
Твоей души опустошенья.

Мой друг, ты болен, ты измучен,
Ты безразличней с каждым днем,
К пустыне дружеской приучен,
Благополучием измучен,
Ты думаешь — всегда о том,

О том единственном, безмерном,
Трагическом, слепом, неверном,
Что нас застигнет где-нибудь,
Чтоб нам от жизни отдохнуть.

Но если мы живем в пустыне,
Но если счастья нет в помине,
Не от страданий наших там
Избавиться с тобою нам.

Не верю я блаженной доле.
Мне только б мучиться на воле,
Вдали от дружеских речей,
От слез, от радостных признаний,
От тягостных моих незнаний,
От горестной мечты моей.