Яшка казанова - вы е бон

машка, ты скучаешь по его щекам небритым,
по его тридцатнику свежему, по его постоянным трипам,
по его умению в девочку тебя превращать
и лечить шутками твою мигрень, не дожидаясь врача.

а она скучает по пледу, которым я неизменно кутала её ступни,
по пробуждениям от моих губ, по ангелу на метле и по черту в ступе,
по пустой съёмной норе, щедро сдобренной стингом,
и ещё по чему-то во мне, чего я пока не постигла.

вы обе скучаете. обе, вот так скучая,
нюансы тоски обсуждая за еженедельным чаем,
делитесь друг с другом ощущениями. и табаком
делитесь тоже, курить выходя на балкон,
плечики пряча в толстые свитера.
голоса приглушаете, если хочется заорать.
затягиваетесь глубже, когда дышать уже нечем,
веря в силу вот этих дымчатых обручальных колечек.
цепляетесь друг за друга, нуждаясь в сторонней силе,
чтобы признаться – вы обе нас упустили.

не отпустили, не выпустили, не вырастили, увы.
просто – не удержали. не смогли удержать. нас. вы.

да дам я, дам!
каждой из вас – дам!

два зёрнышка кардамона в утреннем кофе, внезапное путешествие в амстердам,
жаркая ебля в сандаловых туалетах, после – ни к чему не обязывающая еда...
да?

и всякая смотрит внимательно. будто спрашивает: когда?

а на октябрьской всегдашняя мясорубка...
держусь за поручень – неуклюжа и косорука –
как за соломинку: в какой бы коктейль воткнуться?
женщины в пёстрых беретах и в шубах куцых
берут эскалатор приступом, отсекая
меня, как аппендикс. такая я и сякая,
и никудышная, и слишкомумныестали
смотрю на них, ресницы не опускаю.
смотрю до рези в глазах, до желанья сморгнуть слезинку
на женщин в платках цветастых, в пальтишках зимних,
толкающихся со страстью такой, что впору
пускать её на другие баталии.

куда ни плюнь: любой – то король, то царь,
на завтрак эти планеты движет, на ужин – те!

а мне немножечко надо: жить, о тебе заботиться.
о тебе. плюс чуть-чуть о димке и о коте.

1) дышать жадно-жадно, впитывая в себя киев и себя – в киев.
2) бесцельно бродить по улицам – в мск они совсем не такие.
3) твоей ладошкой сжимать свой указательный,
возвращаясь в нору на стрелецкой, как водится, затемно.
4) на владимирском рынке быть москалём в квадрате,
говоря «давай купим раков?!» вместо «давай купим раки!»
5) позволять ветру бесстыдно гулять по бёдрам, играя с брюками.
6) капризничать по утрам – напiвсолодкого или брюта мне?
7) в купюрах путаться, расплачиваясь с таксистом,
добродушно пропускающим очередные каблукисиськи.
8) смотреть на софийский с балкона в четыре:двадцать,
а в пять возвращаться в постель и до одури целоваться.
9) ревновать тебя бешено к этим домам, дворам
и не выть на луну, а до хрипоты орать.
10) пальцам твоим отдаваться до боли в уборной china white
и... чёртвозьми! всё равно тебя ревновать.

по эскалатору – каблуками. вверх. иду на рекорд.

целовать тебя красным ртом всему миру наперекор,
воровать тебя с лёгкостью, будто герой кино.
по эскалатору – вверх. задыхаюсь немного, но
всё это – мелочи, когда идёшь на рекорд
всему миру на – чёртбыдралего – перекор.

а в мире всякое: кризис, зима, сестра,
изнанка тонкая чует анечкин страх,
тупая ревность, острый аппендицит,
вот дю солей приезжает – красивый дьявольский цирк,
табак, пилюли, американский грипп,
дворовый пёс безымянный совсем охрип,
уставшие женщины, вечер, заполненный х.л.а.м,
багет хрустящий ломаю напополам,
суббота, пятница, дырка в календаре,
сегодня – милая дурочка, завтра – главред,
шуршанье бумажек, валютные домино.

и – вверх по эскалатору, задыхаясь немного, но...

< в меню встречаются рапаны,
и воздух пахнет авантюрой >

мы – охуительная пара:
то гумберт плавный с долли юной,
то дориан и генри уоттон,
то томас краун с кэтрин беннинг...

какая славная суббота.
и как бесстыдно влажен берег
после штормов вчерашних. утро.
она нежнейше дышит – даже
услышать сны её как будто
возможно: «так бесстыдно влажен
после штормов вчерашних берег,
что хочется в него, как в самку,
зарыться пальцами».

... когда мы встретимся, он скажет: «ну что так долго?
тебя дожидаться – ни терпенья, ни сил не хватит!»
а я отвечу: «Бог, сделай меня большим бестолковым догом,
несокрушимо сидящим у огромной её кровати».

рычу, как сука, ору, как кошка, скулю, как волк;
довожу до крайности, до оргазма или до визга...
даже если я вью из тебя верёвки, любимая, то лишь для того,
чтобы потом не выбирать – чем удавиться.

она = помешательство! = туман, кальвадос и йод.

стою перед Ним на цыпочках, умоляя: «куда б я ни ездила,
хочу каждое утро жизни смотреть, как на спине её
горчичные родинки складываются в созвездия».

не повышает голос, зависит от папирос,
плюёт на медные трубы, огонь и воду,
ругается матом, красится, водит волгу.
и дарит мне розы. тысячи тысячи роз.

она лезет правой в письменный ящик стола,
вынимает сначала пару конвертов, затем – пистолет
и думает: «снова много курила и снова мало спала,
и устала снова. может собраться уже? сто лет

не проживу всё равно, а так, как сейчас – пиздец».
начинает играть с железом, дурочка, нюхать ствол,
перед тем, как в висок его вплющить беспомощно. ха! и здесь
происходит то самое. да, всё правильно, конечно же, волшебство.

из ствола вылетает вовсе не пуля, нет,
а смешная толстая фея, малышка Пли.
и она говорит: «рот закрой. или что-то не так во мне?
да, я – фея. я – фея. одевайся давай. пошли.

рот закрой!!!» Пли чихает, сморкается, кашляет, ставит чай.
будто в этой берлоге она прожила сто лет,
знает всё наизусть. и конфорки, и ильича
уморительный бюст на комоде, и пистолет,

и зелёную шапку (ну мама связала!), и
этих штор несусветных сухой ацетатный шёлк.

а потом... потом она просто смотрит в глаза мои:
ты не бойся, малышка, всё будет хорошо.

а она говорит: «ты опять опоздал. ну как же
так? почему? Господи, весь в отца!»
я рулю по шарадам многомногомногоэтажек
и стараюсь не видеть сбоку её лица.

а она говорит: «ты одет, как бомж, или даже
хуже. может быть, съездием в магазин?»
я рулю по шарадам многомногомногоэтажек
и стараюсь смотреть на датчик масло? бензин?

а она говоритговоритговорит и никак не скажет.
я хотел бы обнять её крепко, но это, увы, уже
неуместно давно. по шарадам многомногомногоэтажек
я везу свою маму куда-то. надеюсь, в жэк.

слипаться телами, склеиваться, срастаться впадинамивыпуклостями.
любить так сильно, что кажется: чуть больше – и уже не вынести,
потому что сердце взорвётся от этих немыслимых киловатт.

ещё не проснувшись толком, в темноте тебя целовать
и слышать в ответ урчание: «ты меня разбудила...»

спускаться вниз на цыпочках, внушая себе «мудила,
опять не сдержалась! а ведь могла бы сейчас я
просто зевнуть, потянуться, встать, выйти.» и охуевать от счастья,
что не могла бы.