«Ты была скромна и вместе с тем решительна, ты не сомневалась ни в своём даре, ни в правильности своего видения. Твёрдой рукой ты правила рисунок своих стихов, придирчивым ухом вслушивалась в их музыку. Ничто несовершенное, лишнее или неуместное не портило впечатления от твоей работы. Словом, ты была художником. И потому, даже когда ты бряцала колокольчиками просто так, чтобы отвлечься, тебя навещала пламенная гостья, благодаря которой слова в стихотворных строчках плавились, становясь единым целым, так что выудить их оттуда не сумела бы ничья рука», – писала о знаменитой английской поэтессе Вирджиния Вулф. Сестра легендарного художника-прерафаэлита Д.Г. Россетти, Кристина сумела самостоятельно достичь известности, завоевав значительное место среди поэтов викторианской эпохи. Классическое изящество, тонкая лиричность, звучность и певучесть отличают «прерафаэлитские шедевры» Кристины Джорджины Россетти, а блистательный перевод, выполненный Марией Лукашкиной, как нельзя более точно передаёт все нюансы произведений поэтессы.
сегодня, похоже.
Может быть, завтра?
Одно и то же
«Завтра» произношу я в надежде.
Как прежде.
Вчера – и сегодня тоже.
Любовь-подросток
В начале майских дней
Вдруг задремала,
Лишь прилегла на луг, —
Не замечая
Ни белых голубей,
Ни белых ланей,
Пасущихся вокруг.
На мху мягчайшем
Покоится щека,
И тень густая
На лоб прохладу льёт,
А полдень медлит
Под трели ручейка,
И ветер нежно
Шептать не устаёт.
Любовь-подросток
Сон видит… Но о чём?
Кто нам расскажет:
Едва расцветший куст?..
Воды сиянье
Под солнечным лучом?
А может, возглас,
Во сне слетевший с уст?
Благоуханье
Тончайшее разлей,
Луг освежи,
О, пляска ветерка!
Когда проснёшься,
Становится тусклей
Картина жизни,
Что лишь во сне ярка.
Любовь-подростка
До первых холодов
Терзают грёзы,
Одолевают сны:
Она вкушает
Сладчайший из плодов
И видит звёзды,
Что солнцу не видны.
Ей не мешает
Небесной арфы звук
Под вековое
Молчанье облаков,
Как бы мешали
Свист ветра, веток стук
Под плотной сенью
Размашистых дубов…
Любовь-подросток
Уносится, легка,
Туда, где маков
И гибелен закат.
Пылают щёки
И горяча рука…
Неужто лето
Не кончится?.. Навряд.
Давай укроем
Зелёный этот дом,
Пока седая
Зима не подошла,
Чтобы весною
Цвела фиалка в нём,
Чтобы голубка
Гнездо себе нашла.
Любовь царила в сердце летом,
До холодов… Немудрено:
Не так огромно сердце это,
Чтобы вместить могло оно
Любовь, а с нею заодно
Туман и поздние рассветы.
Любовь – дней солнечных подруга,
И вряд ли может быть иной.
Способны ли любовь и вьюга,
Что застит небо пеленой,
Идти дорогою одной,
Не отставая друг от друга?
Да, я любила… Эка жалость,
Ноябрь сжёг любовь дотла.
И одному я удивлялась:
Сладчайшею любовь была,
А вот когда она прошла,
Лишь горечь на губах осталась.
В мечтах о невозможном я слегла
И сердце загнала буквально в угол…
И лишь сейчас несчастным тем недугом
Я отболеть смогла.
А прежде бесконечно много дней
Того, кого давно простыл и след,
Того, кого и не было и нет,
Ждала я у дверей.
Себе я говорила: «Не видать
От ожиданья пользы никакой.
Ждать бросить – и зажить в ладу с собой…»
Но продолжала ждать.
Себе я говорила: «В душу влезть
Как мог мне сон – всего лишь сон пустой?»
Но не жалела жизни молодой,
Оставив всё, как есть.
О сердце неразумное моё!
Зачем ты, зная: гонка не нужна, —
Недужны радости её, болезнь одна —
Пускаешься в неё?
Она одна на всех его полотнах —
Задумчива, серьёзна, чуть грустна.
Под липой сидя, стоя у окна…
Всё так же безупречна, бесподобна.
Красавица в пурпурном облаченье,
И дева милая, и ангел во плоти…
Но все полотна, ближе подойти,
Один посыл несут, одно значенье:
Его родник живительный она,
Не иссякающий в теченье многих дней.
Такая в нём сокрыта глубина, —
Не исчерпать на протяженье жизни всей.
Глядит с полотен, нежно-холодна,
Нет, не она сама, – мечта о ней.
Днём – красота, покой в её чертах,
А ночь являет страшное, иное:
Рубцы, и язвы, и потоки гноя,
И змей в её снующих волосах.
Днём показав цветущую долину,
Что спелых фруктов и цветов полна,
Под ночь осклабится, как чудище, она,
Молитвы и любовь мои отринув.
Днём – под покровом лжи, в ночи – нагая,
Правдивая, терзающая лоб
Когтями страшными и острыми рогами…
Друзья мы с ней на жизненном пути?
Отдать ей душу, сердце, юность, чтоб
Копыта обрести и в ад сойти?!
Малиновка сказала: «Никогда
Весны не будет… Что гнездо плести!»
Шиповник согласился: «Холода
Пришли навеки, мне уж не цвести».
Ущербная луна произнесла:
«Нет сил расти и освещать свой путь».
Вздохнуло море: «Навсегда ослаб
Поток реки, мою питавший грудь».
…Но вот зима окончилась. Весной
Малиновка гнездо себе плетёт,
Шиповник очень скоро зацветёт,
Луна в ночи плывёт неторопливо…
А море отдаёт голубизной
И так же ждёт прилива и отлива.
Он был рождён под небом юга.
Он был влюблён – и никогда
Не огорчал меня нисколько,
Он говорил мне только «да».
Я загрущу – и он, бывало,
Нахмурится за мною вслед…
Мы с ним не спорили нимало,
Мы ссор не затевали, нет.
Весною, накануне свадьбы,
Когда бежала с гор вода,
Я испугалась: слишком поздно
Вернуть кольцо и слово «да».
Перед священником мы встали —
У алтаря держать ответ.
Я чуть помедлила… И кто-то
Вдруг за меня промолвил: «Нет».
Все ахнули… Такого слова
Здесь не звучало никогда.
Я обернулась к незнакомцу:
«Решила
