Уильям Вордсворт - Избранная лирика

                       Кому большой воздушный шар,
                       Кому крылатого коня,
                       А я в челне лететь хочу,
                       Пока челна нет у меня,
                       Я в облака не полечу.

                       На полумесяц челн похож,
                       И я сижу в моем челне,
                       Я в нем сквозь тучи проплыву,
                       И если ты не веришь мне,
                       Увидишь ночью наяву.

                       Друзья! Вокруг шумят леса,
                       Волнуясь, как вода в морях,
                       И ветер носится, звеня,
                       И вас охватывает страх,
                       Вы все боитесь за меня.

                       И я любуюсь, невредим,
                       Двурогой лодочкой моей,
                       Мне вас совсем не жаль, друзья,
                       Чем вам страшней, тем мне смешней,
                       До слез могу смеяться я.

                       Так я плыву вперед, вперед.
                       Для хилых труден этот путь,
                       Сквозь ветры нужно мне пройти,
                       И в тучах нужно мне тонуть,
                       Я все перетерплю в пути.

                       Плыву вперед. Что мне теперь
                       Мятеж, предательство, война?
                       Я так величествен и тих,
                       Как восходящая луна
                       Средь звезд рассыпанных своих.

                       Мой челн всплывает выше звезд,
                       Залитый светом золотым.
                       Плывет среди воздушных волн,
                       Сто тысяч звезд плывут за ним,
                       Всплывает выше звезд мой челн.

                       Вот Рак. Вот Бык. Вот Скорпион,
                       Мы между ними проскользнем.
                       Над Марсом плыть нам суждено,
                       Он рыжий весь, рубцы на нем —
                       Он мне не нравится давно.

                       Сатурн разрушенный, на нем
                       Печальных спектров бродит тень,
                       Я вижу в бездне двух плеяд,
                       Целующихся ночь и день.
                       Над ними плыть я очень рад.

                       Меркурий весело звенит.
                       Юпитер светится вдали.
                       Планет Вселенная полна,
                       Что им за дело до Земли —
                       Едва заметного зерна?

                       Назад к Земле! К родной Земле!
                       И если б я сто лет летал,
                       Мир тем же был бы для меня,
                       Он лучше бы ничуть не стал.
                       Оставил дома сердце я.

                       Вот несравненная Земля!
                       Распластан Тихий океан,
                       Копьем вонзились в облака
                       Верхушки Альп и древних Анд —
                       Не сокрушают их века.

                       Вот красный Ливии песок,
                       Вот Днепр, серебряный шнурок.
                       А там сверкает изумруд,
                       То лучший в мире островок,
                       Его наяды стерегут.

               Not envying Latian shades — if yet they throw
               A grateful coolness round that crystal Spring,
               Blandusia, prattling as when long ago
               The Sabine Bard was moved her praise to sing;
               Careless of flowers that in perennial blow
               Round the moist marge of Persian fountains cling;
               Heedless of Alpine torrents thundering
               Through ice-built arches radiant as heaven's bow;
               I seek the birthplace of a native Stream. —
               All hail, ye mountains! hail, thou morning light!
               Better to breathe at large on this clear height
               Than toil in needless sleep from dream to dream:
               Pure flow the verse, pure, vigorous, free, and bright,
               For Duddon, long-loved Duddon, is my theme!

                      Мне не знакома Латума прохлада,
                      Не слышал я журчанья родников
                      Бандузии, Горация отрады,
                      Поющего в созвучьи мерных строф.
                      Цветов персидских пышных мне не надо,
                      Я не люблю фонтанов и садов,
                      Альпийского потока чужд мне рев
                      И радуга в стремнинах водопада.
                      Вверх по реке знакомою тропой
                      Иду, бросаю в горы клич привета,
                      Легко дышать прохладою рассвета.
                      Расстался я с избыточной мечтой,
                      Любовью прежней песнь моя согрета —
                      Я славлю Деддон, Деддон мой родной.

                Child of the clouds! remote from every taint
                Of sordid industry thy lot is cast;
                Thine are the honours of the lofty waste
                Not seldom, when with heat the valleys faint,
                Thy handmaid Frost with spangled tissue quaint
                Thy cradle decks;-to chant thy birth, thou hast
                No meaner Poet than the whistling Blast,
                And Desolation is thy Patron-saint!
                She guards thee, ruthless Power! who would not spare
                Those mighty forests, once the bison's screen,
                Where stalked the huge deer to his shaggy lair
                Through paths and alleys roofed with darkest green;
                Thousands of years before the silent air
                Was pierced by whizzing shaft of hunter keen!

                      Дитя далеких туч! В уединеньи
                      Не ведаешь ты участи мирской,
                      Обстала глушь лесов тебя стеной,
                      И ветра свист поет тебе хваленья.
                      Морозы ждут лишь твоего веленья. —
                      Пускай в долине пышет летний зной,
                      Ты одеваешь саван ледяной,
                      Тебя хранит великий дух Забвенья.
                      Но времени рука уже легла
                      На этот берег дикий и лесистый,
                      Где некогда царила глушь и мгла,
                      Огромный лось топтал ковер пушистый
                      И зверолова меткая стрела
                      Безмолвия не нарушала свистом.

               How shall I paint thee? — Be this naked stone
               My seat, while I give way to such intent;
               Pleased could my verse, a speaking monument,
               Make to the eyes of men thy features known.
               But as of all those tripping lambs not one
               Outruns his fellows, so hath Nature lent
               To thy beginning nought that doth present
               Peculiar ground for hope to build upon.
               To dignity the spot that gives thee birth
               No sign of hoar Antiquity's esteem
               Appears, and none of modern Fortune's care;
               Yet thou thyself hast round thee shed a gleam
               Of brilliant moss, instinct with freshness rare;
               Prompt offering to thy Foster-mother, Earth!

                     Как мне нарисовать тебя? — Присяду
                     На голом камне, средь хвощей и мхов:
                     Пусть говорящий памятник стихов
                     Твои черты явит людскому взгляду.
                        Но как барашку, что прибился к стаду,
                        Из блеющих не выбраться рядов,
                        Так никаких особенных даров
                        Тебе Судьба не припасла в награду.
                     Ничем — ни данью древности седой,
                     Ни щедростью возвышенных примет —
                     Здесь не отмечено твое рожденье.
                        Но свежий мох, растущий над водой,
                        И этот в струях отраженный свет —
                        Твое Земле суровой приношенье.