Уильям Вордсворт - Избранная лирика

                       Под вечер в замке пилигрим,
                       Дорогой долгою томим,
                       Прося ночлега, стукнул у дверей.
                       Надменно сторож отказал,
                       И странник дальше зашагал,
                       Надеясь в тишине лесов
                       Найти гостеприимный кров,
                          Под зарослью ветвей.

                       Задумчиво тяжелый путь
                       Он продолжал и отдохнуть
                       Под деревом присел на мху густом.
                       Звезда затеплилась над ним…
                       Когда же взгляд свой пилигрим
                       Вниз опустил — у самых ног
                       Увидел скромный огонек,
                          Зажженный светляком.

                       Дрема коснулася очей…
                       Недалеко журчал ручей,
                       И странный сон навеял плеск воды.
                       Звезду земную — светляка —
                       И ту, что в небе, далека,
                       Увидел он, и речи звук
                       К нему сюда донесся вдруг
                          С эфирной высоты.

                       Презрительно звучала речь:
                       И червь посмел свой свет зажечь
                       В тот час, когда смыкает сон глаза.
                       Не для него ли ночи тень
                       Теперь сменила летний день?
                       Не мнит ли он равняться с той,
                       Чьей царственною красотой
                          Гордятся небеса?

                       И ей сказал светляк в ответ:
                       "Звезда кичливая, твой свет
                       Сырая дымка может затемнить,
                       Легко ты гаснешь, и твой луч
                       Не в силах выбраться из туч.
                       Меня же и густой покров
                       Тумана или облаков
                           Не в силах погасить.

                       Нет, я не льщу себя мечтой,
                       Блестя теперь в траве сырой,
                       Чуть видимый под кровом темноты,
                       С твоей равняться славой, — нет,
                       Но мой едва заметный свет
                       Дает мне радость, а потом
                       Я гасну в пурпуре дневном…
                          Но гаснешь ведь и ты".

                       Едва успел промолвить он —
                       Из края в край весь небосклон
                       Откликнулся на голос громовой.
                       Дол дрогнул, вспять пошла вода,
                       Померкла яркая звезда
                       И, померцав, как Люцифер,
                       Низринутый с небесных сфер,
                          Скатилась в мрак ночной.

                       Сон длился. Звездный свод небес.
                       Объятый пламенем, исчез
                       И нового открылся блеск очам.
                       В преображенной красоте
                       Там засияли души те,
                       Что здесь во мраке и пыли
                       Огонь надежды сберегли,
                          Подобно светлякам.

                       И спавший на лугу постиг,
                       Что Ангел Божий в этот миг
                       Беседовал в виденье сонном с ним.
                       Воспрянув сердцем и душой,
                       Забыл он утром ропот свой,
                       Но до конца земных тревог
                       Свой чудный сон забыть не мог
                           Под деревом густым.

                    The sylvan slopes with corn-clad fields
                    Are hung, as if with golden shields,
                    Bright trophies of the sun!
                    Like a fair sister of the sky,
                    Unruffled doth the blue lake lie,
                    The mountains looking on.

                    And, sooth to say, yon vocal grove,
                    Albeit uninspired by love,
                    By love untaught to ring,
                    May well afford to mortal ear
                    An impulse more profoundly dear
                    Than music of the Spring.

                    For _that_ from turbulence and heat
                    Proceeds, from some uneasy seat
                    In nature's struggling frame,
                    Some region of impatient life:
                    And jealousy, and quivering strife,
                    Therein a portion claim.

                    This, this is holy; — while I hear
                    These vespers of another year,
                    This hymn of thanks and praise,
                    My spirit seems to mount above
                    The anxieties of human love,
                    And earth's precarious days.

                    But list! — though winter storms be nigh,
                    Unchecked is that soft harmony:
                    There lives Who can provide
                    For all his creatures; and in Him,
                    Even like the radiant Seraphim,
                    These choristers confide.

                          Как позлащенные щиты,
                          Трофеи пламенного неба,
                          Легли на горные хребты
                          Поля с роскошной жатвой хлеба.
                          Как сткло, лазоревых озер
                          Поверхность спит, не колыхаясь,
                          И выси дальных сизых гор
                          В нее глядятся, отражаясь.

                          Повсюду гулкие леса
                          Оглашены пернатых пеньем,
                          Хотя уж птичек голоса
                          Любви не дышат вдохновеньем.
                          Но пусть в священной тишине
                          Их песня страстью не согрета, —
                          Она сто раз отрадней мне,
                          Чем музыка весны и лета.

                          В весенних песнях пыл любви,
                          Борьба, тревога, раздраженье,
                          Огонь в клокочущей крови
                          И жизни бурное волненье.
                          В них страсти рвутся на простор,
                          Трепещут сладострастьем звуки,
                          В них слышен бешеный раздор
                          И голос ревности и муки.

                          А здесь святая песнь слышна,
                          Как благовест другого года;
                          В ней, благодарности полна,
                          Гимн Божеству гремит природа.
                          И я, внимая песне той,
                          Все дольное отбросив долу
                          И чуждый мук борьбы земной,
                          Несусь душой к Его престолу.

                          Греми же, песнь! Да не смутит
                          Тебя бурь зимних приближенье!
                          Жив Тот, чья благость сохранит
                          Все, что живет, от разрушенья,
                          Все, что живет, живет лишь Им,
                          Отцом любви, Владыкой славы,
                          И шестикрылый херувим,
                          И звучный хор певцов дубравы.