Кирилл Алейников - Дар речи (сборник)

Горлом пересохшего колодца
Хлынул сумрак на твою ладонь.
Не художник ты – канатоходец
Между светом и кромешной тьмой.

Растеклась расплавленною ночью
Тушь по белой мякоти листа.
Не рисуешь ты – наводишь порчу,
Ворожишь, бумагу распластав.

Слышишь ли ты Музы шаг летящий?
Чёрный цвет, как Зверь, неукротим.
Оттого ли криком леденящим,
Полнятся глаза твоих картин?

Жёсткой, старой кисти поступь волчья,
Вдохновенья заметённый след…
Почерк ночи груб и неразборчив –
Наизнанку вывернутый свет.

Голубь вернулся
цвета известняка.

Не принёс ни известий,
ни масличной ветви в клюве.

Западный ветер –
крёстный отец сквозняка.

Шорох волнистой одежды,

соскальзывающей с ослепительно-обнажённого
плеча моря.
Шевелюра облака.

Доски в горсть сведя,
зачерпнул каждой твари по паре

и нарёк ковчегом.

Ночлег под созвездием Льва.
Скрежет дерева гофер.[4]
Испарина марева.

День расцветает за днем.
Голубь делает круг над морем
с точностью циркуля
и возвращается в центр.

Мостовая из волн упирается в горизонт.

Вокруг ни обломков,
ни гор плавников.
Бессонница.
Мысли.
Вопросы.
Поиск ответа:

Что чувствует ночь,
оказавшись на том свете?

Мёртвая зыбь.
Отчаянью вопреки,

голубь вознёсся вверх быстрее молитвы

и растворился в палитре рассвета случайным мазком.

Что его возвращенье сулит нам?

Да вернётся он с вестью,
небом благословен!

И скорбную, в распущенных лесах,
И с половодья полными очами,
Люблю Тебя на собственный свой страх
И верю – Ты страдала не случайно.

Ты искупила наш иудин грех
Добротной, щедрой, некрещёной кровью,
И ангел меч кладёт у изголовья,
Смиряя первородный, светлый гнев.

Пора поднять с покатых площадей
Распластанную, в ссадинах бичей,
Безумную от правды и обмана…

Обнять её, из гноища[5] восстав!
И врачевать запёкшиеся раны,
И целовать обмёрзшие уста.

Опричником
В тумане едет ночь.
Сухое разнотравье
Безмолвствует.
И головой к седлу
Привязано за бороду
Полцарства.
Дороги растоптались вдаль.
В грязи
Легли пути,
Вразброд расковылявшись.
Ухабами измеренная Русь
Сажает на кол
Новые пространства,
И те
В предсмертных корчах
Льют и льют
Пушнину на ладони государя.
Русь распирает вширь.
Она дородна
И тяжела.
Медведицей с кольцом,
Продетым в нос,
Она то сладко дремлет,
То заревёт,
Да так, что скоморохи,
Слова забыв,
Стремглав бегут,
Крестясь.
А иногда она,
Потехи ради,
Ломает спины
Грустным мужикам
И насмех задирает
Невиновных,
Покуда царь
Хохочет до упаду,
И мужики не кончатся
Совсем.

Сквозь снегопад комет густой
Расслышать ход планет бесшумный.
Принять Меркурий на постой
И осознать, что ты – безумен.

Расчислить строгий механизм
Галактик, лун и звёзд – всех сразу,
И распознать, что в смерти – жизнь;
Её звериный, древний разум.

Речь, как невесту, потерять.
Всё объяснить рядами чисел,
Разъять Вселенную, понять
Её бесчеловечный смысл.

И на цитаты разобрать
Весь мир, его триумф и муку…
И вечность пригвоздить, как муху,
К бумаге кончиком пера!

Время
капает
медленно,
но всегда – до конца.

Впрочем,
форма песочных часов внушает
умеренный оптимизм,

Несмотря
на прилавок
с грудою свитков,
за которым
старец
слепой решает,

трясущимся пальцем
ткнув в письмена
твоего имени,
какой и куда
ветер их унесет,
безучастно играя
скорбью бумаги.

Вернее всего – к подножью
пирамиды безвременья,
и струей ледяного песка
их зальёт…
…где никогда
ни один археолог
папирус твой
не раскопает.

Чужих стихов разбитые сосуды,
И строчек черепки, и мусор наших рифм –
Всё соберут морщинистые губы
И восстановят вновь, поколебав эфир.

Подслеповатый дряхлый археолог –
Стихокопатель, времени истец,
Разведчик и старатель книжных полок,
Намерен всё отдать за образец
Столь неподдельный, сколь и неоткрытый:
И в перегное русского ума
Курганы слов лопатами изрыты,
Обчищены, поруганы и вскрыты…
Рассована дурная кутерьма
Поэм и рифм по ящикам и полкам.
Фрагменты строк, обломки, рвань стихов
Врастут в хрящи гортаней у потомков
И хлынут горлом из отверстых ртов.
И будет посещать стареющий астматик,
Поклонник и знаток поэзий праотцов,
Надгробные тома могил и хрестоматий
На кладбищах священных мертвецов.

Путь.
Плач.
Пот.
Пить.
Бог.
Бес.
Бег.
Быть.
Блуд.
Бич.
Боль.
Быль.
Пил.
Пел.
Пал.
Пыль.

Чем ты исчертишь, писарь-время,
Пергамент моего лица?
Морщин ли ты наложишь бремя,
Печать ли чёрного купца?

Какую славу напророчишь
Стихам – блестящую во тьме?
Или перо острей заточишь
И резанёшь по горлу мне?

И чьи запёкшиеся губы
Их смогут тяжко прохрипеть,
Когда ударит сердце глухо,
Как в землю ударяет плеть?

Их люди навсегда забудут?
Нет, в кабаке полупустом
Стихов засаленное блюдо
С похмелья выставят на стол.

И сквозь тяжёлый, кислый воздух,
Что, как бутыль, стоит – почат,
Вдруг, как раскаяние вора,
Стихи, нахлынув, зазвучат.

Да! Зазвучат стихи, нахлынут,
И горлом выплеснется кровь,
И мой язык на блюде стынет,
Как отплясавший скоморох.

Что скажешь ты, процентщик – время,
Упрямой смерти ростовщик?
Кому воздашь ты полной мерой
За мой отрезанный язык?

Всегда любовница,
но никогда – жена,
с тобой
всему я изменяю миру.
Гитара, ты порочна!
О, как обнажены
и женственны твоих
распутных дек извивы!

И женственны, и жертвенны!
Гитара!
Власть моих
столь неумелых рук
покорно переносишь,
меня прощаешь ты
за грязную игру
и музыки одной
в знак искупленья просишь.

Слетаются пальцы
выклёвывать жертвенный стон
из прикованных струн.

Всё ниже кружат воровато…

Пощадить ли шесть узниц,
прервать эту пытку – игру?
Пощадить, оборвав их?

Меня освободи!
Твой отзвук позабыть!
Ожесточенье струн,
и гнев мой, и томленье…
В безмолвие сбегу,
оставив позади
аккордов толчею
и нот столпотворенье.

Играя на тебе,
я приручаю звук.
Из рук его кормлю,
но он
не поддаётся.
Я кистью гриф душу,
струна кричит и бьётся,
и истина исходит с медных губ.

Звук – душа пустоты.
Инструмент –
поводырь в бесконечность.
Звучит не гитара, это –
таланта крик
в воздухе бьётся насмерть
с безмолвием каждой вещи.
Так рождается музыка.
Так обретают Язык.

И годы, и дали, и вёрсты…
Я всё тебе отдал сполна.
Да, мне это было непросто:
Усердно калечить слова.

И годы, и вёрсты, и дали…
Я бился, кричал, голосил…
И в книге, как школьный гербарий,
Стихи меж страниц разложил.

И вёрсты, и дали, и годы…
Мы оба – сухая трава –
Стоим у подножья Природы
И в снег осыпаем слова.