Ознакомительная версия.
Как будто крыльев трепет, птичьи крики…
Картина в раме. На картине – блики.
Видения! Из вод выходят люди.
За ними, словно голова на блюде,
Над морем восходящая Селена.
И клавиши на волнах. Дальше – пена.
В мажоре эта музыка, в миноре —
Всё лучше, чем сопение в просторе,
Чем кормятся прожорливые бризы.
Видения – что девичьи капризы.
Они полны… Но не прибавить слова.
Сей замысел – как море без покрова,
Как бёдра той, что вышла к нам из пены,
Отражены в картинах. Дальше – стены.
12.2004
Какая смесь! Разящие глаголы
И золотой нектар медовых сот.
Блаженные божественные пчёлы —
Крылатых строк вневременный полёт!
Всё сближено: гекзаметр прибоя,
Как избранный соперником Гомер,
И пение поэмы без героя
Героями с энеевых галер,
Вергилия из ветреной столицы
Гиблейский мёд, и статуй красота,
И современники – как очевидцы
Бессрочного несения креста.
Механика свободного полёта
И точная метафора труда —
Всё смешано! Без цели и расчёта
Всё движется неведомо куда.
Трагедия с комическим исходом
Разыграна сюжету вопреки.
Не лучше ли соединить с восходом
Ночных светил мелки и угольки
И к слитному письму – сплошной строкою —
Вернуться вновь, когда без лишних слов
Всё ясно и поэту, и герою —
Читателю и автору стихов!
О прочих связях сотовой природы
Подробнее ещё поговорим!
И больше не нужны нам переводы
С латинского – про вечный город Рим.
6.2006
И цвет на полотне, и солнце за окном,
И на дворе апрель! И вдруг – печаль такая,
Что смотришь битый час, как в небе голубом
Кружится ястребок, крыла не поднимая.
Парит себе и всё. Эпиграфом к весне!
И вновь со мной всё те ж – тревога и волненье!
Как много лет назад – в распахнутом окне
Круженье ястребка и – головокруженье!
И голых лип весной пахучая кора!
И в парке с классиком гуляет Мельпомена.
Неизданных стихов – прекрасная пора!
Бульварные цветы. Поклонницы Верлена.
Не их Автомедонт на памяти моей,
А Блок и Аннинский – в мистическом тумане!
Да в поле бубенцы Серёгиных коней…
Гляди, как режут снег есенинские сани!
Всё это ближе мне. Печальнее. Светлей!
Слышней, чем реквием какой-то странной эры.
Цитирую: горит звезда моих полей!
И вдруг издалека – ахейские галеры —
И море, и любовь! И – как перед войной —
Прогулки с Пушкиным. Прелюдия распада.
Как будто это всё случилось не со мной!
И ястреб улетел. Закрыта «Илиада»…
Не говори. Диктуй! Что дальше, сын Лаэрта?
4.2009
Империя воздушной перспективы!
Теней сцепленье. Красок переливы.
И время, подражая примитиву,
Не разрушает эту перспективу
И только уточняет перемены,
И в зеркальце – не суженый Елены,
А так себе – подобие героя,
Как памятник Эпохи Перепоя.
И что сказать? И где ещё такое
Откроется – сеченье золотое!
На плоскости плакучие берёзы
И в перспективе – их метаморфозы.
4.2009
Был вечер в пламени арабесок,
Закат окрашивал купола,
И в парках листья, как лики с фресок,
С деревьев падали в зеркала,
Как будто осень мосты сжигала
И вдруг открыла огромный мир,
И поверяла мои начала,
Определяя ориентир,
И говорила: судьба – не сахар,
И я размешивал с тенью свет —
Искал разгадку своих метафор,
Таскал по городу свой мольберт.
9.2004
Вариация на тему тростниковой флейты и ветра
Вновь привыкаю к месту, читай, ко всем
Памятникам, гуляющим во дворе,
Где палисад, разбитый незнамо кем,
Благоухает астрами в сентябре.
И листопад, как новый культурный слой,
Приподнимает крыши и дерева,
Перекрывая музыку тишиной,
Чтоб оглядеться и подобрать слова,
Долго не испытуя на прочность то,
Что под луною тленья не избежит.
В этих широтах драповое пальто
Определяет уличный колорит.
И налетевший дождь в глубине двора
Лишнее скроет, статуи растворив:
Что налепили местные скульптора —
Не городской, а временный лейтмотив.
Не привыкай, художник! Читай, к тому,
Что обратимо. С красками выйди в лес!
Всё, что откроет образы одному,
То и у многих вызовет интерес,
И вознесёт к вершинам – как первый стих!
И на другое что-то не нам пенять.
Ветер поднялся и через миг затих.
На мониторе вечер. Иду гулять.
Рынок, часовня, в кружеве тёмный сквер…
Как не искал, не нашёл теремок резной,
Что написал однажды на свой манер,
И ночевал, как помнится, у одной,
И торопился утром к большой реке:
Не созерцал – выстраивал облака!
Память – как флейта времени в тростнике.
Ветер от берега – не оторвёт река!
Томск – 2.2009
Облака – словно рваные сети.
Крутит ветер челнок рыбаря!
Это осень проходит по Кети
Золотым косяком сентября!
Это крылья высокой победы
Развернулись во весь небосвод!
И плывут по реке самоеды —
Словно духи серебряных вод.
Это снова на зеркале синем Листопад!
И в открытом окне
Бьётся время – лирическим ливнем —
По Кети! В самоедской стране —
Словно в сказке – угрюмое море
Журавли подожгли в перелёт!
Вот и облако рвётся в просторе.
И о Родине кто-то поёт.
8.2007
Оранжевый Месяц в глубокой реке.
Остяцкие боги плывут в обласке
И песню заводят: «О, Ном кызынчан!»
Оранжевый Месяц ныряет в туман.
И прячутся духи в кочкарник низин.
По слову Торума: «О, Ном ыэчжин!»
Проносится эхо над поймой: «Ы-да-т!!!»
Как будто кого-то тоска заедат.
Но что за Ыдат, непонятно.
И тут Ни бога, ни дьявола так не зовут.
«Ыдат!» – набегает речная волна.
«Ы-да-т!!!» – обращается в крик тишина.
По слову Торума: «О, Ном кызынчан!»
Оранжевый Месяц разрезал туман…
Ыдат Чулымканов плывёт в обласке,
Волшебную воду везёт в турсуке.
В далёком урмане поют остяки
Весёлые песни Угрюмой реки.
11.2006
Навеки с нами родники и реки.
Истоки ближе тем, кто одиноки,
А реки тем, кого уже навеки
В круговороте увлекли потоки.
Ещё пути-дороги и просторы,
Сравнимые с эпохами, веками!
И речи, и простые разговоры
Навеяны как будто облаками.
Мы всё преувеличиваем, то есть
Хотим увидеть высшее в ничтожном.
И всё-таки талантливая повесть
Придумана в буфете придорожном,
Как случай на протоке – всё навеки!
И строки проступают из тумана,
Такого же холодного, как реки
На широте Туры и Магадана.
11.2006
Светло и тихо в сумрачной природе
Пустых дворов и парков городских.
Как рукотворный памятник в народе
Высокой грустью дышит русский стих.
Пронизан воздух светом снегопада,
И связан с тишиною полумрак
Сквозною темой, что закрыть бы надо,
Да всё не закрывается никак.
3.2007
Ты помнишь, как ярко светили огни с небосклона,
Мы шли с гауптвахты, и ротного матерный крик
Разрезал пространство до рудников Каларгона
И вдруг обернулся песнею «про материк».
Ты помнишь, Алёша, как строем ходили и пели,
По белым дорогам, и грудью вдыхали пургу.
О чём-то далёком слагали стихи, как умели,
Но строчки забыли в глубоком Таймырском снегу.
Мы даже не знали, куда прилетели с гражданки.
Надели шинели! И каждому стало теплей,
Когда, как виденье, под звуки «Прощанья славянки»
Вдруг вспыхнуло в небе сиянье магнитных полей!
Пусть кто-то не помнит метелей нестройное пенье,
Казармы под снегом и ротного крики вдали,
Но высветит память полярное это свеченье
Над белой дорогой – у самого края земли.
Алыкель (1978–1980) – Томск -2006
Озорной ветерок на античный манер
Снежный ветер в саду золотых Гесперид —
Как настольная лампа среди снегопада!
Искромётный рисунок! Немыслимый вид.
Потаённое слово в подстрочнике сада.
На античный манер перечитан с листа
Озорной ветерок. И стрельчатые своды
Снегопада – как арки в пролётах моста —
Замыкают круги, опираясь на воды.
Невозможно представить, как первый снежок,
Упраздняя своё круговое паденье,
Словно в зеркало смотрится в тонкий ледок
И становится музыкой, слушая пенье
Ветерка, что в саду золотых Гесперид
Озорует, играя в подстрочнике сада,
И круги размыкает, и ставит на вид
Потаённое слово – среди снегопада.
7.2008
Ознакомительная версия.
