Ознакомительная версия.
7.2008
И речь напоена сакральным звукорядом —
Как песней хоровой протяжность ветерка.
Всё прочее – как миф – с классическим раскладом,
С разладом вековым и славой на века.
В какой-нибудь рассказ для улицы и сцены
Кочующий мотив не вставить как пример
Потворницы-судьбы под маской Мельпомены,
Что правит всякий раз расстроенный размер.
Лирический фантом преследует поэта!
Луна – как лестница в лакуне временной.
Всё это, может быть, простое свойство света —
Движение души сомнамбулы ночной.
8.2009
В сознании лесного ручейка
Проворных рыб встревоженная стая
Расходится, как нервы рыбака,
Из памяти потока вычитая
Зеркальный слой стремительной воды,
Гурты овец и волчий глаз циклопа,
И облака – как ящеров следы —
Под плёнкою вселенского потопа.
И вот плывёт корабль! И молва
Ручьём чернил из мировой утробы
Выносит не рождённые слова,
Но всех детей наказанной Ниобы.
О, Дева, плачь! Под чёрною скалой —
Пускай ручей останется как мера
Жестокости Охотницы лесной
И жертвенником Феба-изувера.
4.2010
Вороны – это крылатые волки!
Их надо уничтожать…
Весной, когда начнут отстрел ворон,
Желательно уйти повыше в горы.
Добром такой охотничий сезон,
Наверное, не кончится. Просторы
Отечества затем и велики,
Чтоб выразить всю широту размаха!
Выходят в поле вольные стрелки,
Как водится, без совести и страха!
Кампания… Что вскоре и пройдёт.
За летом осень яркими цветами
В холодный колорит перетечёт.
Родная речь пополнится словами,
Каких из вольной лирики стрелков
Не вычеркнуть. Вот памятник отстрела —
Крылатый Волк! Ах, если б знал Крылов,
Как высоко Ворона залетела!
3.2006
Прямая речь слышней всего в лесу.
И эхо отвечает с полуслова
Охотника, что целится в лису,
Стреляет и… цитирует Баркова.
И рыжий зверь его прощальный крик
Смахнёт хвостом в подстрочник листопада
И ускользнёт, как новый воротник
С любимых плеч, прикрытых, как засада
В другом лесу, что сказочней стократ.
Где больше меха ценится двустволка,
Там всякий говорит другому: «Брат!»,
Но смотрит осторожно, как на волка.
Охотник ищет в чаще новый след,
Верней, бежит от промаха по следу
Мечты – добыть хоть зайца на обед
И рассказать о подвиге соседу!
Но слышит свой же голос. С языка
Слетела речь и стала Невидимкой —
И увлекла простого мужика,
И повела неведомой тропинкой!
Метался меж деревьев яркий свет.
Закат, как Вий, моргал косматым глазом.
И сам герой распутывал сюжет,
Захваченный охотничьим рассказом.
Прямая речь отчётливей в лесу.
И всякий звук весомее, чем слово
Охотника, что целится в лису
И после выстрела кричит: «Готово!»
Бежит и, разгребая листопад,
Находит – только вовсе не лисицу,
И, как Иван-дурак, тому назад,
Стоит и плачет, глядя на девицу:
«Ой, люли-люли, девичья краса!
Была лисой волшебница, наверно!
И диадемой в чёрные леса
Воткнула Месяц Мёртвая Царевна».
Прямая речь кончается в лесу.
И тишина накрыта темнотою.
И Серый Волк Премудрую Красу
Уносит прочь торёною тропою.
За ними наш охотник и сосед
Идёт, как пережиток этой встречи,
С одной мечтою – зайца на обед
Добыть и закусить прямые речи,
Но вешая двустволку на рога,
Вновь кается, и вновь – кипит работа!
И кружатся, и кружатся снега
Над рукописью полуидиота!
Давным-давно дремучие леса
Как золото в подстрочник листопада
Укрыли стих, но рыжая лиса
Красивой шубой греет ретрограда.
И я таков. Согрей меня, согрей
Легендами о кознях Чародея
В околках, где ты бродишь, дуралей,
По образу другого дуралея!
Поскольку это тоже не к добру,
Как не в сезон зайчатина к обеду.
В каком году, в каком таком бору
Бежит лиса! Скорей беги по следу!
5.2008
Когда я жил в деревне и следил
При свете звёзд, как время прибывало
Во мне самом, я набирался сил,
И каждый стих, как жизнь, хотел сначала
Переписать, и в линиях судьбы
Разгадывал сюжет кедровой пади.
Срывал цветы и собирал грибы,
Вынашивал слова «Лесной тетради».
Как ветерок, стремился на простор.
Встречал друзей и провожал далече.
Подслушивал рыбацкий разговор
И плеск волны вживлял в структуру речи.
Смотрел на вещи просто, говоря
На языке забытого рассказа,
И всё-таки собрал для словаря
Цветной букет родного новояза.
Когда я жил в деревне, за чертой
Той бедности, чем славилась округа,
Нетрезвый гений места предо мной
Возник и закружил меня, как вьюга,
И вычерпал из проруби ведром
Рождественские звёзды! На дороге
Я говорил с полуночным вором
И спорил с ним о дьяволе и Боге.
Из темноты переходил в тепло,
Читал стихи Бориса Пастернака.
И бабочкой слетала на стекло
Одна звезда из круга Зодиака…
12.2006
«В суровых сумерках случайная строка…»
В суровых сумерках случайная строка
Вернее, может быть, чем всё пережитое,
Рассыпанное в прах – в страницах дневника,
Как первые стихи – про самое простое —
О том, что мир вокруг – есть мир внутри меня,
И в небе Млечный Путь – как линия разрыва
Судьбы и пустоты. И снег окрест огня
Сгорает за одно мгновение до взрыва.
12. 2009
Под вечер пахнет жареным. Popcorn.
Огни рекламы в хлопьях кукурузы
И всюду замороженная пена,
В какую щель ни ткни, и город в дым
Укутан, как болезненное чадо
У глупой няньки с красными белками
От недосыпа. Мальчики в глазах!
Как от стыда, моргают светофоры.
И кажется, что правила движенья
Соблюдены из жалости к таким
Объектам, вырастающим из пены,
Как мраморная грация с попкорном
В кульке из «Коммерсанта». Would you like?
11.2006
Белые девы с глазами испуганных сов.
Чёрный офеня с коробом на ремне.
Старый стукач, запирающий на засов
Детские грёзы о преданной им стране.
Так и хочется крикнуть: А судьи кто?!
Распахните створки кривых зеркал!
Отраженья – в сущности – есть ничто.
Грибоедов? Здравствуйте! Не узнал.
Тени прошлого? Вещи сами в себе.
Сплетни, наветы, грязная клевета.
И покатились горем в чужой арбе —
Горы, снега и прочая красота.
Ветер такой, что рвётся размер строки!
Эхо доносит крики и скрип колёс,
Воспроизводит пение той реки,
Чей поворот, как время, тебя унёс.
Всё уравняет ночь вороватой тьмой.
Звёзды горят, а деньги шуршат в чулках!
И на рассвете в чепчике с бахромой
Выйдет на берег солнышко в облаках!
Вещи продолжат свой беспредметный век
И разорвут на крики – слова, слова…
В каждом окне, как в зеркале, человек —
Словно в тисках державы твоя Москва.
5.2010
Повтори в пустоте про багровую ветку рябины,
Что висит, наклонив до земли грозовой небосвод.
Раз в такой-то стране не найти золотой середины,
Прозвени бубенцом над потоком серебряных вод.
Что тебе, рифмачу, подсказали кержацкие пади,
То и выдай сполна, запиши на родном языке,
Прочитай в тишине, раствори – как луну – в снегопаде!
На старинный манер посвяти безымянной реке!
Чтобы вечным огнём, звездопадом, кометой, зарницей
Полыхнуло вдали, где рябина сгорела дотла,
И у кромки земли вместе с той не такой заграницей
О родной стороне говорила полночная мгла.
Не о том я хотел повторить, да кому это надо?
Это всё для души, что идёт с незапамятных лет,
Всё горит в пустоте, как луна в пелене снегопада,
В безымянной реке, отражая рябиновый цвет.
1.2010
В наших красках земных – все вещества Вселенной,
Все времена миров, круговорот событий,
Тени прозрачных снов, блики солнечных дней…
В тюбиках, на холстах, в баночках, на палитре —
Как они хороши с приправою мёда и масла!
3.2007
Ты – камень у города в горле. Пророк, нелюдим.
Прочувствуй волнение века и сделай своим.
Здесь, как ни крути, но останутся только слова
И солнце, что носит, как небо, твоя голова.
Живи, как и все, разбери по слогам времена,
Из коих ты вырос и вынес других имена —
Великих и прочих, прочитанных в каждой строке.
Все правила речи – как реки судьбы на руке.
Простой алфавит! Февральский снежок у ворот.
Ознакомительная версия.
